Там, где обитает зло
Шрифт:
– Как ты себя чувствуешь? – ворчливо спросил дед. – Хорошо спал? Немного поживешь здесь на этот раз или опять ударишься в бега?
– Отец, ты же знаешь, я каждый раз ничего не мог с собой поделать, – отвечал Рауль. – Мне незачем было тут оставаться. Это не моя страна – я приезжал сюда, только чтобы повидаться с тобой и с Маргарет – ну и с Чарли, конечно. Мы с Чарли всегда были большие друзья. Мы с ним хорошо ладим. Помнишь, Чарли, как я тогда нанял тебя следить…
– Никто об этом не знает, дядя Рауль, – сказал Харкорт. – Ты же не велел мне никому говорить, я и не говорил. И даже когда ты уехал, я время от времени присматривался, не появятся ли эти два человека. Но они так и не появились. А ты их видел?
– Да, – сказал Рауль. – Я их потом видел. Они
– Ну и?
– Видишь, я ведь здесь, – ответил Рауль. – Сам можешь сообразить.
– Это еще что? – рявкнул дед. – Что тут происходит? Не хочешь ли ты сказать, Рауль, что впутал моего внука в какие-то свои темные делишки?
– Это было давно, – сказал Харкорт. – Я был еще мальчишкой. Он нанял меня, чтобы высматривать двух человек, которые его преследовали. Я ничего не должен был делать – только прибежать и сказать ему.
– Ну, тут ничего плохого как будто нет, – проворчал дед. – Но все равно мне это не нравится, Рауль.
– Я знал, что тебе это не может понравиться, – ответил Рауль. – Поэтому и не велел тебе говорить. Ну ладно, вернемся к моим оправданиям.
– Я не заставляю тебя оправдываться.
– Нет, заставляешь. Ты всегда уговаривал меня остаться и пустить корни. Надо пустить корни в этой земле, говорил ты. Только дело в том, что это не моя земля и не твоя. Если бы не ты и не Маргарет, это была бы для меня совсем чужая земля – такая же чужая, как та, где я странствовал.
– Теперь это моя земля, – заявил Харкорт чуть более высокомерно, чем ему бы хотелось. – И я говорю тебе – добро пожаловать. Я хотел бы, чтобы ты остался. Почему тебе в самом деле не остаться? Для деда это было бы большое утешение, а мы постарались бы, чтобы ты чувствовал себя как дома.
Рауль долго смотрел ему прямо в глаза, а потом сказал:
– Чарли, очень может быть, что я поймаю тебя на слове. Я уже не так молод и, может быть, на некоторое время останусь. Но я ничего не обещаю, – добавил он, обращаясь к отцу. – Если мне снова вздумается уехать, я уеду.
– Знаю, – ответил дед. – Тебя не удержишь. – И он сказал аббату. – Прости уж нас за эту неприличную семейную сцену. Такое у нас бывает нечасто. Извини, что тебе пришлось быть ее свидетелем.
– Это была сцена, преисполненная подлинно родственных чувств, – спокойно отозвался аббат. – На самом деле это мне следовало бы извиниться за то, что я при ней присутствовал. Это я навязался вам самым недостойным образом. Могу сказать одно – я здесь только по одной причине: то, что Рауль нашел на Брошенных Землях, близко касается меня.
– А что ты там нашел? – спросил Рауля дед. – Чарлз говорил, что ты сказал ему, будто нашел призму Лазандры?
– На самом деле я ее не нашел – только узнал, где она. Я ее не видел и не держал в руках, но убежден, что знаю, где она спрятана. Я не смог до нее добраться, потому что ее слишком тщательно охраняют – в одиночку туда не проникнуть.
– А ты уверен, что она там, где ты думаешь? – спросил аббат.
– Даю голову на отсечение.
Дед задумчиво кивнул:
– По мне, этого достаточно. Если мой сын дает голову на отсечение, значит, он в этом убежден. А ты не расскажешь нам, Рауль, как тебе это удалось? Как ты узнал, где она?
– Могу рассказать, только без всяких имен. Имен я называть не буду, потому что даже знать, что она существует, опасно. Впервые я услышал о ней в Константинополе. Я, конечно, знал эту легенду, ее почти все знают. Но тогда в первый раз один человек поклялся мне, что призма действительно существует. Я спросил его, откуда он знает, и он рассказал мне, хотя, как я подозреваю, далеко не все. Даже в таком виде это была длинная, запутанная история, я и пробовать не буду ее пересказать. Можете себе представить, как она меня заинтересовала, – я чувствовал, что это правда, и с тех пор старался не пропустить мимо ушей ни одного намека, да и сам пытался осторожно кое-что разузнать, когда мне казалось, что это можно сделать, не подвергая себя опасности. До меня, конечно, доходило множество диких слухов, в которых не было ни зернышка истины. А потом я попал
– Но даже если так, – сказал дед, – то почему же ты решился отправиться на поиски? И рискнуть ради этого жизнью?
– Мне случалось рисковать жизнью ради вещей куда менее важных. Чаще всего – ради земных благ, которые годятся только на то, чтобы украсить мое бренное существование. А тут наконец представился случай сделать что-то для собственной души. У каждого человека в жизни наступает время, когда он начинает думать не только о кошельке, но и о душе. Только обычно это случается слишком поздно.
– Это я могу понять, – сказал старик.
– Именно так я и сделал, – продолжал Рауль. – И добрался до той местности, которая была названа в пергаменте. Но добравшись туда, я узнал, что призмы там больше нет.
– Откуда ты мог это узнать? – спросил Харкорт.
– Мне сказали. Один человек сказал.
– Человек? На Брошенных Землях?
– Там еще живет довольно много людей. Тех, кто не смог или не захотел бежать, когда туда пришла Нечисть, теснимая варварами. Римские легионы покатились назад под натиском ее превосходящих сил, и вместе с ними бежали многие, бросая все, что у них было, и спасая свою жизнь от ужасов, которые преследовали их по пятам. Но бежали не все – остались упрямцы, остались глупцы, остались те, кто сохранил надежду – может быть, всего лишь надежду на милосердие Божье. Многие из тех, кто остался, погибли, но кое кто укрылся в болотах или в других потаенных местах, и эти немногие выжили, хотя, конечно, не все. И их потомки до сих пор живут там. Живут, наверное, и другие – простаки или, быть может, храбрецы, не знаю: те, кто за эти годы по разным причинам вернулся на земли, оставшиеся во власти гоблинов. Люди все еще живут там – терпя угнетение, боясь поднять голову. Нечисть мирится с их присутствием – я думаю, они ее забавляют. И вот один из этих людей, старый священник – по крайней мере, он называл себя священником, хоть я и не уверен, что так оно и есть, – который скрывался в покинутом, полуразвалившемся храме, сказал мне, что призма не в этом храме, как я полагал, а в другом месте, немного дальше. Мы проговорили целую ночь. Он умолял меня разыскать призму и вернуть ее христианской церкви. Он сделал все, чтобы мне помочь. Временами трудно было разобрать, что он говорит: у него не хватало четырех передних зубов, двух верхних и двух нижних, вместо них была ужасающая брешь, и он не столько говорил, сколько шипел и свистел. Он и сам бы отправился со мной, но он был слишком стар и дряхл, сил на поиски у него не было.
– И вы нашли это другое место? – спросил аббат.
– В конце концов нашел. Я пытался проникнуть туда и чуть было не погиб. Оно слишком хорошо охраняется, чтобы туда можно было проникнуть в одиночку. Я даже не смог толком его рассмотреть. Священник сказал мне, что когда-то это был дворец. Мне кажется, это был не дворец. Скорее римское поместье – из тех роскошных вилл, что возводили для себя богатые и влиятельные землевладельцы. Она стоит посреди большого парка, который окружен стеной и зарос одичавшими деревьями и кустарником. Я убежден, что призма там. Так сказал мне священник, а он, по-моему, человек искренний, правдивый и сохранил остроту ума, несмотря на возраст. То, как хорошо это место охраняется, подтверждает, что там находится что-то очень ценное.