Там, где ты

Борзакова Надежда Марковна

Он согласился. Возможно, попросту слишком устал, иначе навряд ли прислушался к мнению девицы.

— Я не упомянул еще одно, — сказал Владислав, — Крепимир тоже в лагере. Ранен, но держится.

Мы с Ведой отправились с ними. Но перед тем, как сесть на лошадь, я отдала некоторые распоряжения. Командовать было странно, но сейчас не имелось выхода. Нужно было начинать готовить еду, перевязочный материал, восстанавливать изрядно пострадавший забор. Впрочем, последним занялись немногие из оставшихся для защиты мужчины. От Владислава я узнала,

что несколько человек отправились на поиски так неудачно разделившихся отрядов, дабы собрать их воедино.

До лагеря несколько часов езды – стоило спешить, от того я ехала вместе с Владиславом дабы не рисковать сломать шею свалившись с лошади. Мы мчались под дождем в кромешной темноте, освещаемые лишь вспышками молний. День все не наступал из-за сплошного покрывала темных облаков, скрывших солнце. Мое сознание погрузилось в какую-то странную пустоту. Ледяную – похуже ливня, под которым мы промокли до нитки. Темную – страшнее самой темной ночи, проведенной в одиночестве без сна.

— Кто? – источник голоса я не могла бы различить.

— Свои, — бросил Владислав.

Дальнейшее слилось одну сплошную вереницу последовательных действий. Самых серьезных ран – проникающих в брюшную полость я не обнаружила и уже почти порадовалась неожиданной удаче, но вдруг осознала – отсутствие тяжелых пациентов означает не то, что воины легко отделались. Но то, что некоторые просто не дожили до лагеря. Хотя, что я могла бы поделать, даже оказавшись рядом с кем-то из них раньше? Без операционной, инструментов, обезболивающих и даже не будучи настоящим врачом.

С помощью Веды и под удивленными взглядами рыцарей, я промывала виски и перевязывала раны, дабы предотвратить или хотя бы попытаться предотвратить инфицирование и максимально снизить кровопотерю до тех пор, пока мы не прибудем в городище.

У Крепимира глубокая – почти до самой кости рана на бедре. То, что не задета артерия, иначе как чудом не назвать. Рану кое-как перевязали, более того, сумели наложить нечто вроде жгута, но кровопотеря все равно пугающе велика. Сознание спутано, пульс слаб и учащен, я опасалась, что мы не довезем его до городища. Но, разумеется, сдаваться не собиралась. Наложив по новой жгут – довольно неплохо учитывая, что материалом послужил ремень, я промыла и перевязала рану. Затем мы тронулись в путь.

Дождь перестал только к вечеру, как раз когда перед нами замаячили очертания городища. Там я приступила к операции, приказав себе отбросить неуверенность. Тяжелая процедура длилась несколько часов. Один из помощников, державших моего пациента, грохнулся в обморок на середине операции, и мне пришлось прерваться, пока второй отлучался позвать другого. Из Добравы получилась отличная ассистентка – девушка не только мужественно выдерживала жуткое зрелище, но и ловко справилась со своей задачей.

Я сшила разрезанные мышцы. Крепимир терял сознание несколько раз. Но все же приходил в себя. Боролся. Если рана не загноиться, то он должен поправиться. Конечно, потребуется

длительная реабилитация, более того, возможно бегать или даже просто ходить не хромая он никогда не сможет. Но какая разница, если он выживет?

Оставив Главу на попечение Веды, я сразу же занялась другими. Еще раз осмотреть, приказать держать крепче, напоить виски. Еще раз очистить рану, хорошенько промыть, наложить швы и повязку, приказать унести или помочь дойти до кровати. Продезинфицировать инструменты, сменить простыню и протереть стол, велеть занести следующего и все начать сначала.

Пока что все шло хорошо. Я восхищалась мужеством дружинников, терпевших мои неумелые хирургические манипуляции с одним лишь виски в качестве анестезии.

Но было еще одно чувство. Вытеснявшее все остальные, помогающее держаться, не содрогаться, когда в лицах пациентов вновь и вновь чудится его лицо, продолжать работать, отрешившись от всего.

— Пульс? – не отрываясь от наложения швов на правое плечо пациента, спросила я.

— Слабый и частит, — отрапортовала Добрава.

Я посмотрела на лежащего передо мной мужчину. В полузабытьи, бледный и в холодном поту, взгляд направлен куда-то вверх. Что-то не так! Едва уловимое чувство сродни интуиции. Кивнув Добраве, чтоб она сменила меня и прижала салфетку к наполовину зашитой ране, я склонилась к пациенту.

— Эй, — я взяла его лицо в ладони, — Смотри на меня. Уже почти все!

— Пить, — просипел он. Я уже кивнула одному из ребят, чтоб подали воды, как внимание привлекло что-то темное в прорехе сорочки. Когда я приподняла ткань, чтоб осмотреть его бок, рука дрогнула. Весь левый бок представлял собой жуткий синюшный кровоподтек. Селезенка!

Наверное я качнулась, поскольку сильные руки Ярополка, вызвавшегося помогать, поддержали меня под локоть.

— Элина?

Я покачала головой. Вновь склонилась к раненому.

— Это просто синяк, — отозвался он, — Повезло напороться на тыльную сторону топора.

Мужчина даже попытался улыбнуться. А может это только показалось от того, что его лицо поплыло перед глазами.

— Как давно? – рассеянно и едва слышно прошептала я.

— В бою…, — он закрыл глаза.

Сутки…. Минимум сутки, пронеслось в голове. Почему, ну почему я его не осмотрела, списав слабость и головокружение на последствие потери крови? Оно так и было, в общем-то, вот только кровотечение было внутри.

— Сятослав, Ярополк, держите крепче, — чужим голосом скомандовала я.

Операций на брюшной полости я делать не умела. Принцип знаю, но и только. Но это не дает мне права хотя бы не попытаться. Я поднесла нож прямо к кровоподтеку.

— Элина, пульса нет! – пискнула Добрава.

Нож выпал из руки и с глухим стуком упал на земляной пол.

— Давай же! Давай! – вновь и вновь нажимая на грудную клетку в бесплотной надежде, повторяла я, — Дыши!

— Элина, — словно сквозь вату, до меня донесся голос Ярополка, — Элина, он мертв!