Там, где живет надежда
Шрифт:
Какое наслаждение – заявить на нее права, овладеть ею, убить ее…
И каждый этап будет запечатлен на пленке. О, Джо, несомненно, оценит. Он с нетерпением ждал момента, когда сможет все объяснить ей – единственному человеку, способному понять его амбиции и его талант.
Ее фотографии неодолимо притягивали его, рождали чувство близости к ней. И им предстоит стать еще ближе!
Улыбаясь, он прополоскал отпечаток и положил его в ванночку с фиксажем. Аккуратно проверил температуру жидкости и терпеливо ждал, когда зазвенит таймер и можно будет включить верхний свет.
Прекрасно,
Когда фотография была полностью закреплена, он вынул ее из ванночки и поместил под струю воды. Теперь можно было позволить себе помечтать о будущем.
Сейчас он ближе к ней, чем когда-либо, они связаны этими фотографиями, в которых отразились их жизни. Ему не терпелось послать следующую, но он знал, что должен очень точно рассчитать время.
На рабочем столе рядом с ним лежал открытый потрепанный дневник. Четко выведенные слова выцвели от времени, он любил их перечитывать иногда.
Решающее, бесповоротное мгновение – конечная цель моей работы. Я должен запечатлеть на пленке то мимолетное событие, в котором все детали, вся динамика объекта достигают кульминации. А что в мире более бесповоротно, чем смерть? Как еще может фотограф достичь высшей власти? Спланировать, срежиссировать эту смерть и стать ее причиной. Только смерть соединяет художника с объектом, и художник становится частью искусства, сливается с созданным им образом.
Как всякое великое творение, этот образ нельзя тиражировать. Мне предстоит убить только одну женщину, и поэтому я выбрал ее с необыкновенной тщательностью.
Ее имя – Аннабелл.
С тихим вздохом он повесил фотографию сушиться и включил белый свет, чтобы получше рассмотреть ее.
– Аннабелл, – прошептал он. – Ты такая красивая! И твоя дочь – твое воплощение.
Аннабелл продолжала смотреть на него широко раскрытыми мертвыми глазами. Он оставил ее и отправился завершать подготовку к поездке на остров.
5
Паром плыл через Пеликанов залив на восток, к острову. Нэтан Делани стоял у поручней правого борта, как когда-то десятилетним мальчишкой. Это был другой паром, и Нэтан сознавал, что давно уже не мальчишка. Но ему хотелось как можно точнее воссоздать в памяти то время.
Холодный ветер налетал с океана, принося с собой резкие, дразнящие запахи. Тогда было теплее, но ведь сейчас только середина апреля.
«И все-таки очень похоже!» – думал он, вспоминая, как стоял с родителями и младшим братом у поручней того, другого, парома, стараясь разглядеть таинственный остров, нетерпеливо ожидая начала летних каникул.
Остров не изменился. Все так же вонзались в небо величественные виргинские дубы, покрытые кружевными лишайниками, по берегам, за полосой песка, росли капустные пальмы и еще не расцветшие магнолии с блестящими листьями.
Цвели ли магнолии тогда? Маленький мальчик, предвкушавший
Нэтан поднял бинокль, висевший у него на шее. В то далекое утро отец помог ему настроить бинокль, чтобы поймать стремительный бросок дятла. И, конечно, началась драка, потому что Кайл потребовал бинокль, а Нэтан не хотел отдавать.
Он вспомнил, как смеялась над ними мама, а отец наклонился и защекотал Кайла, чтобы отвлечь его. Нэтан мог представить, как они выглядели со стороны. Красивая женщина с развевающимися волосами, с темными, весело сверкающими глазами. Два дерущихся мальчика, крепких, ухоженных. И мужчина – высокий, худой, смуглый.
Теперь из них всех он остался один. Только исчез упитанный мальчик, уступив место взрослому мужчине с длинными ногами и узкими бедрами – как у отца. Когда он смотрел в зеркало, то узнавал темно-серые глаза и впалые щеки отца. Но выразительно очерченный рот он унаследовал от матери вместе с ее темно-каштановыми волосами, отливающими красным золотом. Отец говорил, что эти волосы похожи на старое красное дерево.
«Неужели дети – действительно всего лишь фотомонтаж, наложенные друг на друга отпечатки родительских лиц?» – подумал Нэтан. И содрогнулся…
Опустив бинокль, он смотрел, как остров постепенно принимает четкие очертания. Он уже различал редкие дома, дороги, прямые или извилистые, буйство красок полевых и лесных цветов. Среди деревьев мелькнул ручей. Таинственностью веяло от темных теней густого леса, где когда-то жили дикие лошади и кабаны. Загадочно мерцали болота с колышущимися лезвиями золотисто-зеленой травы, поблескивавшей на утреннем солнце.
Все было подернуто зыбкой пеленой. Как во сне…
Затем что-то белое блеснуло на холме. Мигнул солнечный луч, отразившийся от стекла. «Приют», подумал Нэтан и не выпускал его из окуляров бинокля, пока паром не повернул к причалу и дом не исчез из виду.
Нэтан отвернулся от поручней и пошел к своему джипу. Когда он захлопнул за собой дверцу машины, из звуков осталось лишь тихое жужжание паромных двигателей, и он подумал, не сошел ли с ума, решившись вернуться в прошлое и некоторым образом повторить его.
Когда сложил все необходимое в этот джип, собираясь покинуть Нью-Йорк, оказалось, что вещей удивительно мало. Но ведь он никогда ничего не копил. У него просто не было такой потребности. Это, кстати, очень облегчило развод с Морин два года назад: он сэкономил им обоим много сил и времени, когда предложил забрать все, что ей нужно, из их квартиры в Вест-Сайде.
Надо сказать, она поймала его на слове и опустошила квартиру, оставив ему лишь матрац и необходимую одежду…
Та часть его жизни закончилась, и уже почти два года он занимался только работой. Проектирование зданий было для него и профессией, и страстью. Он путешествовал, изучая строительные площадки, и работал везде, где можно было поставить чертежную доску и компьютер, лишь изредка наведываясь в Нью-Йорк. Такая жизнь вполне устраивала Нэтана. Она подарила ему возможность изучить лучшие образцы архитектуры: от величественных соборов Италии и Франции до простых и элегантных домов американского юго-запада.