Там, на неведомых дорожках...
Шрифт:
Был еще вариант, что все мои рассуждения даже близко не лежали с правдой. Например, моё боевое тело могло оказаться чем-то вроде боевой формы оборотней-вервольфов. Тогда мне, например, надо было дождаться полнолуния, или начать жрать трупы людей, или получать урон в бою и копить боевую ярость…
При наведении на очаг интерфейс помигал его AR-изображением, указав на то, что процесс просушки завершен, и я снял заготовку лука с вертела. Согнув ее пару раз, я остался доволен гибкостью и упругостью. Тетива из улучшенной крапивной веревки не подвела, не порвалась, что и не удивительно — фирма веников не вяжет. Лук натягивался довольно туго, не скажу сколько килограмм сил, но долго удержать тетиву
Соорудив мишень из трухлявого пенька, запасенного на растопку, я приступил к тренировке. Это была жесть в ее чистом неоскверненном виде. Во-первых — лук, он и впрямь был тугой, уже после десятка выстрелов руки забились по самое «немогу». Воспользовавшись случаем, я вывел интерфейс и отметил, как выглядит индикация усталости тела в целом и в отдельных его частях. На иконке четко было видно, что мое левое предплечье получило повреждение. Тетива при стрельбе больно била в это место, набив там синяк и содрав кожу. Пришлось сооружать крагу на скорую руку: обложил предплечье корой и замотал веревками. Стрелы, однако не подвели, крапивное оперение было ничуть не хуже традиционного. Поначалу я промахивался, но как только привык к весу и балансу стрел, дело вроде пошло на лад. В колчане стрелы размещались свободно, при вынимании не цеплялись друг за дружку.
В итоге, по результатам тестов выходила следующая картинка. С пяти шагов я попадал в пень девять из девяти, с десяти шагов — девять из девять, с пятнадцати — восемь из девяти, а вот с двадцати — всего три из десяти. Возможно, я просто устал к последнему тесту, возможно, чего-то не учитывал, а может просто не хватало опыта. В любом случае, учитывая, что пень намного крупнее белки и куда менее подвижен, ставки на результат успешной охоты были пятьдесят на пятьдесят. Я бы даже, скорее всего, поставил на белку…
В любом случае, для обеспечения успеха, придется подкрадываться на расстояние хотя бы десяти шагов, и это при том, что навык скрытности у меня прокачан на полный нуль. В жизни ни к кому не подкрадывался. Максимум что делал из скрытности — это не шумел в библиотеке. Но тут у меня есть задумка, расчет и надежда на то, что местная живность не видела раньше ни человека, ни лука, ни человека с луком. Поэтому не должна особо полошиться при моем приближении.
С луком я изначально планировал охотиться на птиц. Белки и зайцы казались слишком юркими для такого «профессионального» охотника как я, мыши и бурундуки слишком мелкими, олени и косули слишком крупными, кабаны и лоси слишком опасными. На хищников пока вообще не планировал нападать, они могут сдачи дать, та же ласка или выдра, кинутся, укусят, а там и до заражения недалеко, или до столбняка. Неплохо бы для начала обзавестись антисептиками, а в идеале и антибиотиками.
В соответствие с этими планами я стал присматриваться к птицам, смотреть на их повадки. Сразу стало ясно, что я далеко не орнитолог, я даже толком не мог соотнести местную пернатую живность с земной. Однако ни таких расцветок, ни формы оперения, головы и клювов в средней полосе России я точно не встречал. Например, здесь водились птицы нежно голубого цвета с расщепленным надвое хвостом, каких впору было увидеть где-нибудь в Новой Зеландии. Были похожие на разноцветных колибри, на какаду, на удодов, а были совсем неземные, с четырьмя крылами, например, или с усами, с чешуйчатыми лапами, с когтями на сгибе крыла.
Начав приглядываться к пернатым, я также начал обращать внимание и на особенности другой живности. Ящерки, например, зачастую имели гребни, рожки, перепончатые ушки, у некоторых было по шесть лап, а у иных всего две. Белки были летягами,
С насекомыми дело обстояло не лучше. Из знакомых были пчелы, комары, бабочки, из незнакомых — стрекозы в форме хитиновой феи, с руками и ногами человечка и головой насекомого, которые при попытке их рассмотреть или поймать нападали на меня, вереща что-то вроде «никс, никс»! Обоюдоголовые гусеницы-многоножки, одноглазые улитки, мокрицы с щупальцами вместо рта…
На охоту планировал уходить километров на пять от своего логова в различных направлениях, чтоб местное зверье раньше времени не поняло назначение лука и не стало меня сторониться.
Время было уже за полдень, надо было или идти на обед к ближайшему малиннику, и это займет часа два-три, или пробовать выйти на охоту, рискуя и вовсе остаться голодным. Я выбрал второе. Повесил за спину рюкзак, накинул сверху накидку из рогозов, колчан со стрелами прицепил к поясу, лук оставил в руках. Кинул пару веревок в рюкзак и туда же положил рубило. Хотел бросить туда же дубину, но передумал — тогда смысл ее брать пропадал, ведь я не успею ей воспользоваться если на меня нападут. Я замотал рукоять дубинки веревкой, оставив петлю, за которую ее можно было прицепить к поясу, повесить через плечо или на запястье.
Сначала я дошел до Огромки, потом отдалился от нее на две тысячи шагов на северо-запад и принялся выслеживать птицу. Занятие давалось нелегко хотя целей было много. Крупная птица была чуткой и предпочитала улетать, едва завидев меня, просто так, на всякий случай, а в мелкую пернатую дичь я просто не попадал из лука. Однако местные птахи не знали, что такое лук, и это обстоятельство сыграло мне на руку. Стрелял я шагов с десяти, потерял две стрелы, одну сломал, но зато подстрелил трех пташек. Убойной силы лука хватало чтоб стрела выходила навылет, и птица падала вниз. Однако при падении и последующей агонии риск потерять стрелу был очень велик, поэтому я стремился подбежать как можно ближе и свернуть шею или добить дубиной, которая висела в петле на правом запястье. Со сломанных стрел я снимал наконечники. Тушки подвешивал к поясу.
Одна птичка попалась мелкой, с галку размером, вторая была похожа на фазана с длинным хвостом, третья на здорового попугая с тонким утиным клювом.
В логово вернулся засветло, огонь еще не прогорел полностью, и я подкинул в него полешек. Затем задался целью освежевать самую крупную тушку. Нейросеть подхватила задание и, к моему огромному облегчению, выдала туториал на разделку. Следуя ему, я сначала выпотрошил и ощипал птиц, потом освежевал. От внутренностей отделил съедобные части — сердце, печень и желудок. Хотя, подумав, выбросил желудок. После этого отрезал птицам головы, или то, что от них оставалось.
Промыв выпотрошенную дичь, я насадил ее на деревянные прутья и разместил над очагом. Внутренности я порезал на кусочки, скидал в глиняный горшок, добавив к ним листья папоротника, несколько других травок с приятным запахом, хвои, пару съедобных корнеплодов вроде смеси свеклы и редьки, и залил все водой, подвесив горшок на треноге, установленной над очагом.
Я не забывал переворачивать дичь и помешивать варево. Кожица на тушках зарумянилась, жир капал на угли, взрываясь облачками пара. Пещера заполнилась одуряющими ароматами жареного мяса. Чтобы отвлечься от спазмов в желудке, я запросил нейросеть информацию об оперении стрел, после чего занялся сортировкой перьев и закреплением их на стрелах. Делая в стрелах с противоположных сторон два паза, я вставлял туда расщепленные перья, фиксировал смоляным клеем и приматывал крапивными нитями, пропитанными тем же клеем.