Там, за поворотом…

Мусаханов Валерий Яковлевич

Двигатель несколько раз хлюпнул и затих, я перестал крутить.

— Да, — сказал Федор, — даже не схватывает. Ну, будем смотреть, — он наклонился, взял из коробки отвертку и стал отворачивать винты крышки магдины. Мы с Киркой молча смотрели.

Федор поднял глаза, улыбнулся и подмигнул.

— Не журись, ребята, заведем. — Быстрыми, ловкими движениями пальцев он откручивал винты. А я смотрел на него и завидовал и его ловким движениям, и озорной улыбке, и какому-то особенному полушутливому говорку.

Федор возился недолго: что-то подвернул в магдине, отрегулировал контакты прерывателя, и мы снова стали

крутить. Теперь я держал машину за шейку руля, а Кирка вращал педаль. Большие темные руки Федора лежали на рычаге сцепления и рукоятке газа, а лицо было озорным и в то же время сосредоточенным.

— Быстрей! — отрывисто бросил он Кирке. И Кирка, покраснев от натуги, так закрутил педаль, что рук почти не стало видно. Я следил за Федором. Вот его сильные пальцы с широкими короткими ногтями плавно разжались, и рычаг сцепления отошел. И вдруг в цилиндре мотора раздался звонкий хлопок, потом несколько раз глухо стукнуло: «тук-тук-тук», и мотор плавно заурчал. Федор правой рукой еле заметно поворачивал рукоятку, прибавлял газ, и мотор брал все более высокую ноту и наконец запел ровно и спокойно. Я глубоко вздохнул и почувствовал, что очень устал.

Федор улыбнулся, хлопнул меня по плечу.

— Ну, вот и живая машинка. Пусть поработает немного, согреется. Я сейчас переоденусь, и попробуем проехать, — прокричал он и ушел в гараж.

Мы с Киркой стояли бок о бок и молча смотрели на наш вело-мото, на прозрачную струйку отработанного газа из глушителя, на то, как медленно вращается от легкой вибрации приподнятое переднее колесо. И кажется, тогда я впервые понял или, вернее, почувствовал, что значит дружба. Я стоял рядом со своим другом Киркой и думал о том, что без него у меня не было бы этого мотоцикла и у него не было бы. А мы сами были бы другими, если бы не встретили в своей жизни много хороших людей: Федю, старого книжника Петра Борисовича, Ивана Николаевича.

Федор вышел из гаража в зеленой брезентовой куртке и летном кожаном шлеме, руки были чисто вымыты и под курткой белела свежая рубашка.

— Ну что, прокатимся? Давайте по очереди. Садись, — он кивнул мне. Я отрицательно помотал головой. Почему-то стало страшновато садиться на вело-мото с работающим мотором.

— Мы еще ни разу не пробовали. Я только на велосипеде умею, — тихо сказал я.

— Ну, а ты? — Федор взглянул на Кирку.

— Я тоже не пробовал.

— Раз на велосипеде умеете, значит, и на нем сможете, — сказал Федор. — Да, кстати, по сколько вам теперь лет-то?

— По пятнадцать, — сказал Кирка.

— Взрослые парни! Неужели такую машину не освоите? — Федор взялся за руль. — Ну вот, смотрите, — ногой он отщелкнул подставку и сел в седло. — Самое главное — не давить на газ. Чем медленнее едешь, тем легче сделать поворот. Вот, трогаюсь, толкаюсь ногами, педали крутить не обязательно при работающем двигателе. — Он говорил и показывал, широкие сильные руки свободно и крепко держали руль. — Выжимаю сцепление, включаю скорость, потихоньку даю газ и одновременно плавно отпускаю сцепление.

Стрекотание мотора участилось, машина легко покатилась вперед и пошла все быстрее и быстрее. Мы с Киркой побежали рядом, но сразу отстали. Федор поставил ноги на педали, проехал вдоль переулка, развернулся, плавно накренясь вместе с машиной, и вернулся к нам.

— Хорошо работает, как часы, — он улыбнулся. —

И тормозишки в порядке. Ну, поняли теперь как?

Я только кивнул.

— Давай пробуй. Бояться будете — ездить не научитесь.

Я с бьющимся сердцем взялся за руль, перекинул ногу и сел в седло.

— Трогайся тихонько и не бойся.

Я выжал рычаг сцепления, включил скорость и оттолкнулся ногами, правая рука будто бы сама повернула рукоятку газа, я медленно отпустил рычаг сцепления, все еще перебирая ногами по мостовой, и вдруг почувствовал, что мостовая уходит назад из-под ног. Тогда я понял, что еду! Я убрал ноги на педали и сжал руль. Урчал мотор, и шеренги домов по сторонам отъезжали назад. Мне стало легко и спокойно, будто я парю над красноватой булыжной мостовой. В конце переулка я убавил газ, осторожно развернулся и поехал назад. Легкие наполнились ветром, и хотелось петь.

Потом проехал Кирка, потом — снова Федор.

— Ну вот, все нормально, — сказал он. — Теперь вам правила надо выучить и натренироваться ездить по улицам. А вдвоем пока нельзя — надо научиться держать машину. Смотрите, это дело серьезное. И сами расшибетесь, и еще кто-нибудь пострадает, да и машину разобьете. Понятно? — голос Федора стал строгим.

— Ясно, — ответил Кирка.

— Мы пока так поучимся, — подтвердил я.

— Правильно. Вот погодите, я налажу своего конька, и будем вместе ездить за город, рыбу ловить. А где найти меня, вы теперь знаете. — Он улыбнулся, махнул на прощанье рукой и широким шагом пошел по улице.

Началась новая, необычная жизнь.

Сразу после уроков мы бежали домой и в Киркином чулане садились за домашние задания. Вдвоем все выходило быстро и легко. Задачи решались сами собой, стоило только вдуматься в условия; устные уроки мы читали поочередно вслух, а потом задавали друг другу вопросы. Через два часа мы уже укладывали в портфели учебники на завтрашний день.

Потом мы молча, сосредоточенно заправляли брюки в носки, переворачивали кепки козырьками назад и скатывали нашего голубого конька вниз по лестнице. Нас встречал уже тускнеющий день с прохладным майским ветром и тихий двор с кирпичными флигелями. Не заводя мотора, мы выкатывали мотоцикл на улицу. Этому нас научил Федор, он как-то сказал:

— Настоящий мотоциклист должен уважать себя, а значит, уважать и других. Во дворе не грохочут мотором, выкатывают и заводят на улице.

Слово Федора было законом для нас, и мы никогда не заводили мотор во дворе. Прямо от ворот мы пересекали нашу тихую улицу, не спеша двигались мимо школы; я обычно вел машину за руль, а Кирка клал руку на седло. Потом мы сворачивали в широкий, недавно заасфальтированный переулок, и тут первым в седло садился Кирка. Запевал мотор, и голубая машина уносилась в другой конец переулка. Куртка на Киркиной спине надувалась пузырем и трепетала, перевернутая кепка прикрывала шею козырьком. Он доезжал до конца переулка, делал плавный разворот и возвращался ко мне. Я видел его возбужденное лицо и глаза, повлажневшие от встречного ветра, и улыбался сам. Кирка выписывал аккуратную восьмерку поперек мостовой и останавливался — наступал мой черед. Так, сменяя друг друга в седле, мы тренировались весь вечер, стараясь научиться как можно лучше управлять нашим вело-мото. Это тоже был наказ Федора.