Там, за рекой

Пальман Вячеслав Иванович

— Она — уже, — коротко и как-то резковато ответил он.

— Ну и слава богу. Вместе на экзамен поедете.

— Ещё неизвестно…

Сказал, и лицо у него потемнело. Тане есть с кем поехать. Саша для неё сторонний.

Впервые он осознал, что их школьная, многолетняя дружба может завянуть и не будет ничего-ничего. В глубине души Саша ещё надеялся на что-то, но это была слабая надежда. Уж лучше бы он не летал в Жёлтую Поляну!

Конверт со своим заявлением он отнёс на почту вечером накануне нового похода в горы.

Зоолог Котенко предупредил

его по рации, что утром за ним заедут трое хлопцев из заповедника и что машина подбросит их до последнего посёлка, где кончается дорога. Там уже стоят вьючные лошади и собрано все необходимое. Поедут на отлов десяти туров для зоопарков.

Саша спросил, какой маршрут.

— На Тыбгу, — ответил Котенко. — Ты не бывал там.

Действительно, он только слышал об этом урочище и о горе того же названия. Глубокий резерват, в стороне от известных троп.

— Архыза оставишь дома, — предупредил зоолог.

Понятное дело. Но Саша все-таки пожалел овчара. Сидеть на привязи в такие дни…

А дни действительно установились редкостные. Теплынь. Почва насыщена влагой, все растёт на глазах.

Когда он ранним утром надел на Архыза ошейник и загремел цепью, глаза овчара наполнились печальным недоумением. За что?

— Отдохни, Архыз, — сказал Саша, поглаживая вытянутую вверх голову собаки. — И вообще полежи, помечтай. Я скоро.

Часов около семи у дома Молчановых остановилась полуторка. В кузове сидели двое, в кабине ещё один лесник. Каково же было удивление Саши, когда он увидел Ивана Лысенко!

— Ты?

— Как видишь. — Парень широко улыбался.

И Саша подмигнул ему. А почему бы и нет? Хлопец хоть и попался, но все знают — по глупости. А так он смышлён, вынослив, лес и зверя знает отлично.

В кузове, куда прыгнул Саша, лежали клетки, мешковина, верёвки, тросик, всякая мелочь для балагана, даже железные трубы. Никто не знал, удачно ли перезимовал балаган, поставленный на отроге Тыбги.

Помахал матери, услышал тихое, жалобное повизгивание Архыза, вздохнул и уехал.

Первую ночь ловцы и вьючные лошади провели уже высоко, на границе леса и луга, где начинались знаменитые пастбища Абаго. Там никто не выпасал скота, потому что входили они в зону глубокого резервата, то есть нетронутой природы.

Абаго отделялось от Эштенского нагорья глубокими ущельями, среди которых особой недоступностью славилось урочище Молчепы. Завидное место для оленьих стад. Покатые холмы с отличной травой, берёзовые опушки, кусты кизила, вереска, ягодники создавали превосходный, обильный ландшафт, перекрытый с юга высокой скалистой грядой Главного Кавказа, в черте которой и высилась Тыбга. Луга обрывались в долину речки Холодной, а на другом её берегу подымались почти отвесные стены хребтов Джемарука и Аспидного, названного так неспроста: он оставался чёрным даже при свете солнца. Край необыкновенной красоты.

К балагану доехали на заходе солнца. Пересекли чавкающее болото, взобрались по крутому склону с густым березняком на второй отрог Тыбги и тут, у ручья, увидели почерневший

дощатый балаган, крытый шифером. От углов его шли проволочные растяжки, стекла в окне уцелели, только трубу снесло.

Разгрузили лошадей, и они ушли пастись.

Отрог Тыбги плавно начинался почти от самого балагана. Большой, перепоясанный снегом, он все время сочился холодной водой, но ярко-синие колокольчики и красный водяной перец уже разукрасили бок горы, нагретый солнцем; цветы придавали Тыбге весенний, нарядный вид.

Восточный отрог являлся чем-то вроде постоянной кормушки для туров, но отнюдь не жильём. Они проводили время на недоступном Джемаруке, отделённом узкой лесистой долиной. Там, среди камней, на головокружительной высоте осторожные горные козлы чувствовали себя в полной безопасности. Только проголодавшись, переходили ручей и подымались на отрог, где сочная трава, а чуть выше, под отвесной стеной, и солонцы вокруг многочисленных родников.

Тут им и устроили ловушку.

Собственно, она уже была: года три назад в этом месте ловили туров. В полусотне метров от подножия отвесной стены возвышалась над лугом землянка, похожая на блиндаж из тяжёлых каменных плит, обваленных землёй. Ловушка поросла травой и выглядела не чужеродным строением, а постоянной частью ландшафта.

Охотники только дверцу обновили, хитрую такую дверцу: она могла подыматься по пазам в дубовых косяках и падать, если хоть легонько тронуть соль на полочке, потому что от полочки этой шла проволока с блоком, а конец её держал защёлку у двери.

Как-то так получилось, что всем этим хозяйством стал управлять Иван Лысенко. У него отлично ладилось. Исправил дверь, подсыпал земли, наладил блок, а когда дверца поднялась, попросил всех уйти, сам сложил веник из пахучих веток и, осторожно отступая, замёл вокруг ловушки следы, чтобы и духу не осталось.

Наблюдательную палатку натянули выше, на самом краю обрыва, так что если высунуться из палатки, то голова окажется чуть-чуть над обрывом, отсюда все как на ладони.

Вечером туры не пришли. Саша с Иваном просидели в палатке до чёрной ночи и вернулись ни с чем. Наверное, животные заметили людей.

У балагана между берёзами стояли пока пустые клетки, топилась печь, белел свежевыскобленный стол, новые лавки из жердей. Обжитой угол. Пахло берёзовыми дровами, луком, сёдлами, близким снегом.

Ещё до света ловцы с одним вьючным конём ушли наверх, к наблюдательному посту. Лошадь и одного ловца оставили за гребнем отрога, а Молчанов и Лысенко осторожно прокрались в палатку и глянули на луг возле ловушки.

Отняв бинокли от глаз, подмигнули друг другу и беззвучно засмеялись.

Пришли…

На лугу паслись штук сорок туров. Белесая шерсть на них клочками — линька ещё не окончилась; по спинам скачут с полдюжины проворных альпийских галок — выщипывают шерсть, то и дело клювом что-то выковыривают. А турам приятно, они останавливаются, прямо-таки замирают, чтобы — упаси бог! — не спугнуть полезную птицу со спины.