Тамара и Давид
Шрифт:
Друзья крепко обнялись и поцеловались, и хотя Арчил был очень озабочен своей работой, он на время отложил кольца в сторону и принялся расспрашивать Бека о причине его внезапного появления в столице.
— Прибыл я сюда, брат, не по своему желанию, — объяснил, наконец, Бека, найдя подходящее место в глубине мастерской, где его не могли видеть любопытные горожане, интересующиеся каждым лицом, прибывшим в столицу, — а по повелению епископа Анчийского, которому наша великая царица поручила вызвать меня в столицу для свидания с нею.
Услышав эти слова, Арчил от удивления и испуга невольно положил на себя крестное знамение.
— Что
— Возносил я к небу усердные молитвы, чтобы уразуметь мне, ради чего я понадобился нашей царице, — ответил Бека в раздумье, — но полагаю, что для какого-либо срочного и важного заказа. Давно я не был в столице и не знаю, что у вас делается.
— Много всяких перемен у нас, какие тебе и во сне не снились. Мира и покоя не стало на нашей земле.
— Не так мирно течет жизнь и у нас, — признался Бека с грустью, — хотя мы и удалены от мира. Покажи мне свое изделие.
— Ты, брат, не видел еще многих клинков, а про себя, наверно, думаешь: пустая работа, — говорил Арчил, радуясь случаю показать такому мастеру, как Бека, свою работу, — а они сберегут жизнь любому воину, кому надо сражаться с недругом. Могу тебе сказать, не хвалясь, что по узору везде узнаешь мои клинки. На них узор крупный, сетчатый, белый, а грунт черный, а на черном рисунок всегда виднее. Я тебе покажу для сравнения чужие изделия. Вон они валяются, — указал Арчил, — ты на них не найдешь рисунка, на цвет бурые. А мои отливают золотом, либо красным цветом. Ты послушай только, как они звенят! — Арчил с гордостью ударил один клинок о другой — раздался ровный, протяжный и чистый звон, — такого звона ты нигде не услышишь. И в самом Дамаске не будет лучше.
Бека задумчиво смотрел на узорчатую сталь, мягко отливавшую золотистым блеском, на замысловатый узор, отчетливо выделявшийся на черном фоне, и думал, что работа Арчила куда труднее, чем его искусство выбивать рисунки и фигуры на золоте или серебре. Затем они вместе направились к горе, где у крепостной стены находился домик Арчила.
Проходя по улицам, Бека заметил, что город изменился, в нем появилось много новых строений, предназначенных не для жилья, а для каких-либо иных целей.
Арчил, указывая на них, с горячностью объяснил:
— Посмотри, брат, вот где наша сила! Куда ты ни глянешь, теперь всюду увидишь мастерские. За всем, что нужно для жизни, обращаются к нам. В одном месте выделывается оружие, конская сбруя, в другом — домашняя утварь, там дальше идут мастерские для тканья сукон разных сортов, шелковых материй, позументов, ковров. Вот ближе сюда сидят мастера по эмали, таких изделий не найдешь и в самом Константинополе. А по мастерству плетения ни одна страна на свете не сравнится с нами!
Бека внимательно слушал его, не прерывая и с любопытством осматривая мастерские по эмали, особенно близкие его сердцу.
Когда они вышли за город, Арчил переменил разговор и начал рассказывать про все новшества, вводимые царицей в Иверии. Она всячески помогала земледельцам, стремясь облегчить их положение, поощряла торговлю с иноземными странами и, главное, старалась объединить и усилить ремесленников, в руках которых сосредотачивалась вся промышленная жизнь городов. Но царедворцы
— И вот, Бека, что я скажу тебе, — говорил Арчил не умолкая, торопясь передать новости своему другу, — сегодня наш башмачник Вальден рассказал мне, будто царедворцы хотят насильно заставить царицу выйти замуж за русского князя, а ее жениха, царевича Сослана, хотят убить.
Арчил смолк, обернулся и, не видя кругом никого, тихо рассказал о своей встрече с грозным всадником, о том, как его вызвала царица и сколько он пережил страха.
— Вот какие дела у нас творятся, Бека, и какую власть забрали князья, трудно даже передать, что делается с бедным людом! — закончил Арчил.
Бека был настолько ошеломлен его сообщением, что долго не мог прийти в себя и ничего не ответил Арчилу. Ему всегда жизнь в столице представлялась необычайной и привлекательной, а теперь вдруг оказалось, что жизнь в Опизе, где он чеканил украшения для церквей, была гораздо спокойней и радостней.
Незаметно они подошли к жилищу Арчила. Бека привязал своего мула, накормил, напоил его, а потом они вошли в дом, сели за стол, чтобы закусить и несколько подкрепить свои силы.
После обильной еды и красного вина, выпитого ими обоими в достаточном количестве, полилась еще более задушевная и теплая беседа. Арчил признался, что делал кольчугу для царевича Сослана, для него же он готовил и остальные боевые доспехи, с которыми царица, видно, хотела отправить его куда-нибудь, в дальние страны.
— Никому не говорил, а тебе скажу, Бека, — признался Арчил. — Не так давно какой-то Куртлу-Аслан попытался поставить шатер на Исанийском поле и стал чинить суд и расправу над населением, а когда царица хотела взять его, то он поднял против нее восстание. Царица едва усмирила его, а князья после того еще собрали силу и принялись опять теснить нас. Может случиться, приведут неверных и тогда начнется смута.
Они улеглись спать поздно. Бека, взволнованный всеми услышанными новостями и предстоящей встречей с царицей, не мог уснуть до утра и, рано поднявшись, начал собираться во дворец.
Бека не мог вспомнить впоследствии, как дошел до дворца и о чем думал дорогой. Одна мысль была у него на уме, что нет мира в стране и кругом измена и предательство. С этой мыслью он вошел в приемную залу, где уже собрались и гордо восседали придворные вельможи, ожидая приема у царицы. Бека скромно сел возле дверей. Перед ним проходила вся иверская знать — министры, эриставы, военачальники, сановники. Среди них выделялся один старый важный монах, сидевший поодаль с несколькими светскими лицами и терпеливо ожидавший, когда его позовут к царице. Из разговоров присутствующих Бека понял, что важный монах был игумен Иверского крестного монастыря в Иерусалиме, приехавший в столицу по какому-то важному делу. Бека не успел подойти к нему и попросить благословения, как его назвали по имени и пригласили к царице. Бека с волнением вошел в залу, где сидела царица, и повергся к ее стопам. Тамара попросила его встать и любезно осведомилась, он ли тот самый мастер Бека, о работах которого пошла слава по всей Иверии. Затем она поблагодарила его за быстрое и точное исполнение ее повеления о прибытии в столицу.