Тамара

Андреев Геннадий

— А кто нас будет проверять?

— Зачем? — возразил я. — Мы и без контролеров обойдемся.

— Точно! — вскричала Тамара и громко расхохоталась. Я опять поморщился и чуть было не попросил её начать отвыкать от «точно», если она хочет брать уроки у меня, но удержался, решив подождать. Посмеиваясь, я спросил:

— А что мне будет за мой труд?

— Ну уж, вы тоже! Вам сейчас же плату! — воскликнула Тамара и убежала, размахивая ведомостью.

И в этот раз я почувствовал, что разговор с Тамарой что-то оставил во мне. Но шевельнулась и досада, глупая мужская игра! Дергает нас дьявол кокетничать,

когда это не нужно, не следует и совсем ни к чему…

Заводской поселок был набит битком, эвакуированные из Европейской России увеличили его население втрое. За неимением помещений, я жил в «Доме для приезжих», в большой комнате с десятком коек, половину которых занимали такие же постоянные жильцы, как и я. Инженеры, техники, тоже эвакуированные, соседи были спокойными, уживчивыми людьми. Кроме одного пожилого, болезненного инженера из Харькова. Жена и дочь его были убиты во время воздушной бомбардировки и бедняга немного помешался от горя. Часто, по вечерам, он садился на табуретку около меня и подробно рассказывал о своем несчастье, всегда одно и тоже, — он мог говорить час, полтора, два, то вскрикивая, то понижая голос до шепота, смотря мутными полубезумными глазами. Можно было опасаться, что его безумие окажется заразительным. Мы искренне жалели беднягу, но скоро выносить его ежедневную исповедь у нас не стало хватать сил. Я спасался от соседа, уходя гулять.

Гулять, впрочем, было негде. Одна улица в полкилометра длиной, почти не мощеная, с заводскими двухэтажными домами, была центром поселка, «улицей Горького», как называли её эвакуированные москвичи. За домами по обеим сторонам было раскидано еще по сотне мелких домиков, из камыша с глиной, между ними земля растворялась в невылазной грязи. Зима стояла не холодная, снега не было, морозов тоже — поселок заливала грязь. Кое где торчали, как палки, голые прутики посадок, но пока в поселке не было ни одного дерева. С одной стороны «улица Горького» упиралась в длинный серый забор, сбоку него начинались заводские корпуса, с другой, примерно в километре, виднелась деревня украинских переселенцев. А на юг и на север неоглядно расстилалась пустая, тоже без единого кустика и деревца, темнобурая степь.

В библиотеке поселка было всего пять-шесть сотен книг, из них добрая половина «классиков марксизма-ленинизма», читать было нечего. Вечерами можно было только предаваться картам или пить спирт, закусывая его черной редькой — редька в Киргизии чудесная. Но партнеры для преферанса не подбирались, пить ежедневно спирт тоже не весело — я убивал два-три вечерних часа тем, что топтался по «улице Горького». Это занятие, кстати, не позволяло думать, надо было тщательно выбирать, куда поставить ногу, чтобы окончательно не утонуть в грязи.

Однажды я встретил Тамару, выходившую из домоуправления. Поравнявшись с ней, я спросил:

— Кончили работу? Домой?

Она утвердительно кивнула головой.

— А дома что будете делать?

Тамара немного подумала:

— Не знаю. Я свободная, собраний нынче нет. Спать положусь! — засмеялась она, сверкнув глазами и зубами.

— Побойтесь Бога, Тамара! Этакую рань спать. Пойдемте лучше погуляем, — неожиданно даже для самого себя предложил я.

— Гулять? — недоуменно протянула она, посмотрев на меня так, как будто я сказал

невесть что, но спохватилась и радостно воскликнула:

— Точно! Это вы ловко придумали! Что, в самом деле, работа да дом, околеть можно! Принимается единогласно.

Я немного удивился, увидев, как воодушевила её мысль о прогулке.

Смотря на Тамару, я не смотрел на дорогу и но щиколотку утонул в грязи. С трудом вытащив увязший сапог, я уже с сомнением спросил:

— Куда же мы пойдем, Тамара? Везде грязь.

— Точно, — засмеялась она, но тотчас же возразила: — Ничего, я найду место. Мы на стадион пойдем. Только я на минутку домой загляну, хорошо? А вы подождите. Я скоро, в один момент. Да смотрите под ноги, а не на меня! Видите, где я иду? — Она ухитрялась шагать так, что ботинки её были почти сухи.

Жила Тамара на краю поселка, в небольшом белом домике, с узенькой верандой с двух сторон. Должно быть, в жаркое лето не плохо было на этой веранде сидеть за самоваром но сейчас домик выглядел скучно. Я прошел немного дальше.

Тамара появилась минут через десять. Увидев её, я широко открыл глаза, Вместо телогрейки на ней было черное пальто, не без изящества перехватывавшее талию, на голове пушистый белый беретик, а на ногах даже туфли на высоких каблуках. Успела она переменить и платье и чулки и из работницы, облеченной в прозодежду, превратилась в радующую глаз провинциальную барышню. Я только присвистнул про себя: ай да Тамарочка! И вкус у бесенка есть, ишь, как ладно всё подобрала!

Подойдя, она заглянула мне в глаза немного смущенно, словно стесняясь своего превращения, но вместе с тем вид у нее был довольный, она как будто спрашивала: «Ну, как, хороша?»

— Тамара, вы утонете в этих туфельках! И вы наверно не ужинали, — сказал я, заметив, что она жует. — Идите, поужинайте, я подожду.

— Подумаешь, ужин! — тряхнула она головой. — Я уже поела. А утонуть — это вы утонете, я нет. Я тут каждую тропку знаю. Идемте.

Она уверенно пошла вперед, выискивая неведомые мне сухие тропинки или доски и кирпичи, служившие мостиками через непроходимые грязевые лужи.

Забор, в который упиралась «улица Горького», оказался оградой стадиона. Внутри, посередине, футбольное поле, вокруг широкая утрамбованная дорожка, по сторонам ступеньками возвышались досчатые трибуны. Стадион был так велик, что на противоположной стороне трудно было различить ряды скамей.

По скрипуче прогибающимся доскам мы прошли в угол стадиона и сели на одну из скамеек. Я осмотрелся, хотя смотреть, собственно, было нечего: всюду ряды скамеек, посредине ровное поле. Чувствовалась неловкость, первый раз я был на пустом стадионе, да еще с женщиной. Смахивало на то, что мы сидим в огромном сарае, с которого сняли крышу.

— Какой большой у вас стадион! У вас наверно не только в футбол играли, а и другие состязания устраивали?

— Здесь всё было! — взмахнула рукой Тамара. Она сидела, разглаживая ладонями платье на коленях. — Киргизы приезжали, борьбу устраивали, скачки. По легкой атлетике соревновались. К нам со всего района люди сходились.

— Значит, весело было?

— У нас на заводе много молодежи было, всегда шум-гам коромыслом. Собрания, кружки, вечера — дохнуть некогда. Время так летело, что и не угонишься.