Танцовщица Гора
Шрифт:
— Мужчины редко воюют с рабочими цепями, — скептически проговорила она.
— Рада это слышать, — кивнула я.
— К тому же, мы ведь не возводим осадные укрепления и не восстанавливаем стены осажденного города, — добавила Тупита.
— Надеюсь, что нет, — кивнула я.
— Я готова, — сказала она. — Давай-ка будем выбираться отсюда.
С трудом, с бурдюками за спиной и цепями на руках и ногах, мы принялись карабкаться по песчаному склону. Достигнув вершины первой, я протянула руку Тупите, принявшей её с благодарностью, и с моей помощью, выбравшейся наверх.
— Ты
— Ерунда, — отмахнулась я.
— Не будь так уверена, завтра твоё тело будет саднить и болеть куда сильнее, чем сегодня, — предупредила она.
Я только пожала плечами.
С того места, где мы находились, были видны мужчины, бак с водой, палатка старшего надсмотрщика на вершине холма и наши загоны у его подножия, а также забор вокруг лагеря. Думаю, что в тот момент мы обе были рады увидеть этот до боли знакомый пейзаж.
— Как твоя спина, — поинтересовалась Тупита.
— В порядке, — успокоила её я.
— Песок остановил кровотечение из ран, — кивнула она.
Цепь ручных кандалов, бывшая подо мной, немного врезалась и повредила кожу на моей спине, когда я дёргалась, задыхалась и вскрикивала. Почувствовав сырость от крови под спиной, я пыталась опускать руки ниже и не шевелить ими, зарыв пальцы в песок, но потом, почти полностью теряя контроль над своим телом, снова изо всех сил тянула руки вверх, в тщетных попытках дотянуться до их тел. Это снова тянуло цепь под спину, ещё больше повреждая кожу. Однако в муках моего подчинения, отдаваясь мужчинам, как рабыня до самых глубин моего живота, я даже не чувствовала боли. А если и чувствовала, то смутно, на грани сознания. И вообще, в тот момент я полагала, что должна была с благодарностью принять её, и, полностью беспомощная в их руках, продолжала в муках удовольствия пытаться дотянуться до них. Признаться, я даже не могла ясно восстановить в памяти то, что со мной происходило.
— У тебя туника сзади в крови, — пояснила она причину своего вопроса.
Я обеспокоенно посмотрела на неё.
— Не бойся, — поспешила успокоить меня Тупита. — Думаю, что Ты сможешь отстирать её, когда доберёмся до бака с водой. Кроме того, твоей же вины в этом нет.
— А шрамов не останется? — спросила я.
— Нет, тщеславная рабыня, — улыбнулась женщина.
Такие шрамы, конечно, если останутся навсегда, могут сильно снизить цену девушки при её перепродаже.
Обернувшись, я окинула взглядом песчаное дно распадка.
— Как Вы думаете, меня часто будут направлять для удовольствия мужчин цепи? — поинтересовалась я у Тупиты.
— Нет, — покачала она головой. — Наш владелец, Ионик, уже получил своё развлечение. Подозреваю, что теперь тебя будут использовать скорее для того, чтобы подразнить их, чем чтобы ублажить. Охранник-то видел, как Ты двигалась, и понял, что Ты понравилась им. Об этом скоро узнают все в лагере. Так что, не удивляйся теперь тому, что охранники захотят пользоваться тобой куда чаще, чем прежде. Лично меня бы даже не удивило то, что, скажем, вечер или два, Ты снова проведёшь в шнурке и шёлке в палатке старшего
Я бросила взгляд на вершину того холма, на котором была разбита палатка. До туда было приблизительно полпасанга. Надсмотрщик был вправе потребовать к себе любую из рабынь этого лагеря. Кроме того он мог направить любую кого бы он ни пожелал, и на столько, на сколько бы ни пожелал, любому из своих подчинённых или подопечных.
— Само собой, — добавила Тупита, — нас могут бросать в бригады, время от времени, в качестве награды или поощрения.
Я понимающе кивнула. Точно так же, как мужчины могли бросить нам в награду печенья или конфетки, ровно также, в свою очередь, и нами самими или нашим использованием, можно было наградить других.
— А есть ещё какая-нибудь информация о животном, которое убило эдила? — поинтересовалась я.
— Нет, по крайней мере, при мне больше ничего не сказали, — ответила она.
— А про тех двух рабынь, которые исчезли?
— Нет, — покачала головой Тупита.
— А вдруг они сбежали, — предположила я, и сама вздрогнула от мысли о том, что могло их ждать в таком случае.
Меня приводила в ужас даже просто мысль о возможных наказаниях за подобное нарушение. Учитывая культуру местного общества, его менталитет и повсеместное, мягко говоря, неодобрительное отношение к побегам, а также обязательное клеймение и прочие факторы, возможность удачного побега гореанской рабыни практически сведена к нулю.
— В рабочих туниках, в кандалах, через ограду? — скептически спросила она.
Я промолчала, признавая её правоту.
— Кроме того, рабочие рабыни вне ограды, когда поблизости нет рабочей цепи и без сопровождения охранника? Они мгновенно вызвали бы подозрение.
Я кивнула, не видя смысла спорить в этом направлении.
— Они бы уже через ан, лежали животах перед старшим надсмотрщиком в ярме для наказанья, — усмехнулась Тупита.
Понимающе кивнув, я спросила:
— В таком случае, кто мог украсть их?
— Понятия не имею, — пожала плечами моя собеседница.
— А что если, это было то животное?
— Честно говоря, я так не думаю, — ответила она, — но кто может знать наверняка?
— Дело идёт к закату, — заметила я.
— Пожалуй, этой ночью, я буду даже рада оказаться за запертой решеткой в нашем загоне, — призналась женщина.
— Я тоже, — поддержала её я, вздрогнув от липкого чувства страха.
— Пойдём уже, — сказала Тупита.
— Тупита? — окликнула я женщину.
— Что? — отозвалась она.
— Называйте меня по имени, — предложила я.
— А как тебя зовут?
— Тука, — сказала я.
Это было то имя, которое мне дал хозяин. Это была кличка данная мне, точно так же, как дают кличку собаке или другой рабыне.
— Тука, — повторила Тупита.
— А Ты любишь Мируса, — полюбопытствовала я.
— Я готова умолять его о том, чтобы он позволил мне целовать его плеть, — призналась она.
— А он тебя любит? — спросила я.
— Я не думаю, что для него имеет хоть какое-то значение, существую я или нет, — вздохнула она.