Танцовщица в луче смерти
Шрифт:
– Так мы не поняли, – вальяжно сказал Фролов. – Откуда мы знаем, как они по ночам развлекаются, – он то ли хмыкнул, то ли хихикнул.
– Если вам смешно, то это не к месту, – сказала Маша. – Нескромный вопрос: а как вы собирались развлекаться в чужой спальне в голом виде?
– Ну, как, – Фролов выглядел вполне самодовольным, Васильев выпучил испуганные глазки. – Нас Вадим позвал, собственно. Видимо, не первых... Как развлекаются со шлюхами... Ты что! Гражданин следователь, пусть ее придержат, она же бешеная! Сейчас на нас бросится.
– Корнеева, сидите, пожалуйста, спокойно, –
– Это что ж такое творится, – возмутился Васильев. – Следователь убийцу защищает, нам угрожает? Дим, скажи.
– Я скажу, где надо, – Фролов поднялся. – Эту курву достанут хоть в тюрьме, хоть в психушке. Слава богу, есть рычаги, способные защитить устои общества от криминальных элементов и безответственных следователей.
– Так. Демагогию пока прикрываем. Все свободны. Если понадобитесь, просьба являться по первому вызову, – сказала Маша. – Фролов и Васильев, освободите кабинет, Корнеева, останьтесь. У меня информация для вас.
Когда свидетели вышли, у Виктории в голове все еще шумели ярость и боль. Она ничего не понимала.
– Вы меня слышите? – спросила Маша. – Я говорю, что ваша мать попала в больницу с обширным инфарктом. При драматичных обстоятельствах.
– Кто? Мать?
– Да, Алла Селезень.
– Понимаю. Перепила?
– Нет. Боюсь, из-за информации о вас и... еще собак ее убили. Так мне сказали. Понимаю, что вы ничего не можете предпринять, но наш помощник на связи с больницей, я буду вам сообщать... Я могу вам чем-то помочь?
– Чем... Мы с ней обе знали всегда, что жить не должны... Так и выходит.
...Она лежала в камере на койке, перестав понимать себя. Когда-то она решила вырваться в настоящую жизнь из той ужасной, на которую ее обрекла мать-алкоголичка. Она обозначила своего главного врага, свою беду, а все остальное должно было быть вопреки этому и наоборот. У нее ничего не получилось. И мать тут оказалась вообще ни при чем. Более того, когда Виктория услышала о том, что Алла в больнице с инфарктом, умер образ врага. Какой враг? Эта мученица, не знавшая минуты покоя и радости в жизни? Собак ее убили... О том, что дочь стала убийцей, ей рассказали. Ее тоже хотели добить, как сейчас Викторию. Они одинаковые. Изгои. И больше у них никого нет на целом свете. Мать может умереть. Виктория не хочет этого знать. Она больше ничего не хочет знать о жизни и смерти. Но теперь у нее нет никакой норы. Потому что камера – это лобное место. Здесь ее достанет любой. В двери заскрежетал ключ.
– Выходи, Корнеева. Пришли к тебе.
Она вошла в комнату для свиданий и увидела Козырева. Не стала садиться за стол. Быстро сказала:
– Придумай, как мне отсюда выйти побыстрее. Хоть побег. Я все тебе отдам. Мне ничего не нужно. Только уехать.
Глава 11
Сергей открыл дверь кабинета Марии и застыл на пороге в театральном потрясении. Маша стояла в центре комнаты и докрашивала губы. Светлые обычно ресницы уже были густо накрашены, глаза подведены,
– Ничего, что я вот так – без стука ввалился в этот будуар Афродиты, извините за выражение?
– Ничего, прощаю. Ну, как? – Маша повертелась вокруг собственной оси в сапогах на высокой шпильке, в короткой черной юбке и ярко-красной водолазке. – Сверху вот это, – она накинула на плечи короткую кожаную куртку с карманами на «молниях» и с пушистым воротником из искусственного меха.
– Я не понял. Как это будет по-русски? То есть вы, мадемуазель, прямо с этого потрепанного корабля отправляетесь на бал? То бишь конкурс «Мисс Вселенная»?
– Почти. Я на работу внеурочную, как на праздник. Но ты не ответил: как я смотрюсь?
– Да у меня нет таких слов, чтобы ответить. Скажу кратко. Охренительно. Как долго должна длиться сия интрига?
– Да не должна длиться. Просто девочкам уже надоело каждый вечер по этому пустому парку шляться. Народ вроде есть, но не праздный. Кто с работы до метро, кто – от машины до работы. Ну, к этим конторам. В кафе посетители есть, конечно, иногда они напиваются. Но не клюют. Получается, той девице, из-за которой наш Артем устроил побоище, просто повезло. Или она лучше наших. Вот я и решила сама попробовать. Сделай вдох-выдох, посмотри на меня, как будто первый раз видишь, и скажи честно: ты бы пристал?
Сергей внимательно и с удовольствием осмотрел Марию от волны белокурых волос до сапог на красивых ногах, сделал шаг к ней, как загипнотизированный... И наткнулся на мгновенный, профессиональный стальной блеск в голубых глазах. Разочарованно остановился.
– Сказать честно? Я бы восхитился, сделал неосторожное движение, как сейчас, а потом побежал бы и разбил себе голову о пивную палатку. Потому что так смотреть может только начальник отдела ГРУ, который меня там, в страшном парке, зачем-то поджидает. Если твои девочки умеют так смотреть, то они всех маньяков уже распугали и ловить тебе нечего.
– Понятно. Ревность, зависть и комплекс неполноценности. Ты понял, что меня недостоин. Но критику по поводу взгляда принимаю. Буду работать над собой. Ну, раз пришел, можешь просмотреть дела по изнасилованиям. Я для тебя их отложила. Кто-то привлекался, но не доказали, или пришел к соглашению с жертвой. Кто-то сидел, на кого-то заведены дела, но не нашли оснований для задержания. То есть все вызывают сомнения. Все они в тот день без алиби или показали, что находились поблизости. Один был с приятелями в кафе, сейчас, кстати, придет для беседы.
– Убийства были? Или подозрения?
– По этим делам – нет. Но кто знает... Убитые заявления не пишут, а нам, по чесноку, не до того, чтобы все бросить и бежать по следу «подснежников». Впрочем, я когда-то пыталась, но начальство не поняло, экспертизу из своей зарплаты оплачивала. Приложить ее только было не к кому... Будем надеяться, что тут особый случай. Есть свидетель, есть ты, надо вызволять невиновного. По делам: имеются худые и толстые, и с усами, и даже с бородой. Покажем фотки единственному свидетелю, только предупреди его, пожалуйста, чтоб сам больше не подрывался. Один раз отделался переломами, а могут и без головы оставить.