Танцуй, пока молодой
Шрифт:
– Хочешь пыхнуть? – участливо спросил он.
Я отказался. Вдруг, словно очнувшись и поняв, что наболтал лишнего, он, увидев, как я запираю металлический подвальчик под лоджией, где я хранил различные материалы и вещи, сказал:
– Ну что, товарищ художник, сдать тебя ментам что-ли?! – гадливо ухмыляясь полувопросительно, полуутвердительно прогнусавил сосед.
Неожиданный поворот в разговоре меня не застал врасплох.
– Есть кому сдавать? – спросил я.
Он кивнул.
– Ну, так сдавай! Только результат будет нулевой. Я – член Союза художников России, мне дополнительная
– Это мы ещё посмотрим, – сказал он, докуривая косяк.
– Я же не наркоту здесь храню, а художественный инвентарь, – сказал я с тихой издёвкой в голосе.
Нервный тик то правого, то левого глаза выдавал его внутреннее состояние, а было оно хреновей хренового, то есть охренительное, я бы даже сказал охрененное!
На какое-то время он пропал, а когда появился, было видно, что он тяжело болен. По его измождённому страдающему лицу, я понял, что конец его не за горами.
– Анализы очень плохие, – собираясь раскурить косячок, сказал он. – Придётся в платную клинику лечь. Говорят, что починят. Мани у меня есть. Думаю, хватит, – неуверенно, чуть слышно прошептал сосед.
Починить его так и не успели. Два долговязых медбрата вынесли его поганое тело вперёд ногами на носилках, в окружении нашей доблестной милиции, спустя неделю после нашего диалога. Тело было накрыто белой простынёй, погружено на тележку и сразу же проглочено большим реанимационным автомобилем, стоящим у подъезда.
Милиционер, в чине капитана, о чём-то переговорив в сторонке с главным медбратом, занёс какие-то данные в свой планшет, затем многозначительно почесав репу, отбыл, сев в машину с мигалкой.
Спустя месяц после потери кормильца, исчезли его жена и плюгавая дочура. Квартира теперь меняла жильцов, как проститутка меняет своих клиентов. Раз в несколько месяцев в подъезд заходили незнакомые супружеские пары разных возрастов и разных национальностей, чьи финансовые возможности позволяли съём жилья в столице. Словно заботливая пчела, копошащаяся в чреве цветка, раз в месяц в чрево квартиры заглядывал и наш участковый, то ли проверить документы у жильцов, то ли «отщепнуть» себе немножко нектара в виде небольшой прибавки к жалованью. Его долговязая фигура была неоднократно замечена в вечернем дефиле вдоль нашего сдвоенного дома. Хозяйским взглядом, осматривающим освещённые окна, выходящие на школьный двор, его обострённый к чужому нектару нюх требовал подтверждения в виде интуитивного озарения. Кто ещё мог бы сдавать квартиру нелегально, не оформив грамотно документы?! Но, не владея дедуктивным методом мистера Холмса, он вынужден был довольствоваться малым, – то есть положенной ему государственной зарплатой.
роковой звонок
– Как?! Ты ничего не знаешь?! Весь наш Творческий Союз меня обсуждает! – она окинула меня оценивающим взглядом женщины жаждущей общения.
Мы пересеклись в районе Кутузовского проспекта, взглядом, среди празднично одетой толпы. Начало марта, снег таял, оставляя соляные разводы на обуви, рождая
С крыш капало.
– Приглашаю, здесь недалеко. Ты сам всё поймёшь, когда увидишь.
Я знал, что она удачно вышла замуж за дипломатического сыночка, перебравшись после свадьбы в пятикомнатные апартаменты. Он был значительно ниже её, сантиметров на двадцать, но её это нисколечко не смущало. Стройная, фигуристая, с каштановыми волосами до плеч, метр девяносто ростом, Галочка Марецкая давно мечтала взобраться, если не на самый верх, то повыше окружавших её подружек и молодых институтских парней, побаивавшихся исходящей от неё энергетики, её высокого роста и рационального мужского ума, отметающего всю романтику.
Они встретились на новогоднем карнавале, где она быстренько отбила его у двух тощих немок, работавших у него в подчинении в отделе международной логистики. Выпив публично на брудершафт, с горячим придыханием, щекоча кончиком язычка ушную раковину своего будущего мужа, она сказала:
– Милый, кожа моих маленьких пяточек такая нежная, что если ты закроешь глаза, а я тебя ими поглажу по щеке, то ты не сможешь отличить их касание от ласк моих рук, – и предложила убедиться на практике.
У мужика снесло крышу.
Через восемь месяцев в валютном роддоме «гора» родила мышь. Ребёнок женского пола оказался хилым и недоношенным, но милым и очень тихим. Дочку назвали Катей, в честь бабушки, которая изливала на ребёнка всю свою оставшуюся нежность и любовь.
Да и свёкор, измученный подагрой пожилой красавец, тоже всё чаще светился тихим счастьем, беря на руки маленький тёплый комочек, излучающий бесконечное доверие к окружающему его миру.
Европейские тренажёры, витаминные препараты, массажисты и лучшие педиатры Москвы помогали формированию и взрослению этого маленького комочка, превратившегося за два с половиной года в молчаливую и очень скромную девочку, с глазами, излучающими тихую светлую радость.
Войдя в квартиру и избавившись от верхней одежды и обуви, мы прошли в столовую. Пока мы шли по коридору, я боковым зрением смог подсмотреть обстановку соседних комнат. Всюду европейская мебель, стерильная чистота гостиничного номера и острое ощущение покинутости.
– Куда все делись? – подумал я, но спрашивать не стал, боясь нарушить хрупкий баланс больничной тишины и покоя, разлитый в воздухе.
Яркое мартовское солнце напоследок посылало тёплые лучи гаснущего дня, смело нарушавшие оттенок официальности в неожиданно возникшей паузе.
В глазах моей спутницы заиграли весенние чёртики. На столе появились два бокала с французским вином и две чашечки крепкого кофе, сваренного по-турецки. В качестве закуски – зелень с ломтиками брынзы.
Изящные женские сигариллы с золотым ободком, недокуренные и погашенные наспех, с грустью ожидали своей незавидной участи в серебряной пепельнице в виде морского рапана.
Затянувшись изящной безделицей, взятой из начатой пачки, и пристально глядя в мои глаза, откинувшись на спинку стула, чуть дрогнувшим хрипловатым голосом она промолвила: