Танцующая с Ауте. Трилогия
Шрифт:
Пьян? Аррек? Вылощенный, помешанный на контроле параноик, даже во сне умудрявшийся сканировать все пространство на световой год вокруг? Чтобы Аррек добровольно затуманил свои великолепнейшие мозги?
Не в этой жизни.
— Вы шутите надо мной.
— Ни в коем случае, торра. Видите ли, у людей этот способ издревле считается социально приемлемым стереотипом борьбы с разбитым сердцем. Даже прекрасно понимая всю его бесполезность, мы продолжаем в подобных ситуациях искать ответ именно на дне бутылки. — Он философски пожал плечами. — Возможно, в ближайшем будущем дарай-князь обнаружит, что таким образом проблема и не думает решаться, предпримет
Меня должно было сразу насторожить это «что-нибудь другое», но, честно говоря, я все еще пребывала в ступоре из-за слова «пьян». Аррек? АРРЕК?
С чем-то подозрительно напоминающим смешок Сергей отправил по нашей связи образ-воспоминание.
(Аррек, в своем любимом кресле, в черных обтягивающих штанах и в белой, расстегнутой на груди рубашке. Его ботфорты покоятся на столе, и хорошо видно, что это вовсе не следование дурацкой моде а-ля флибустьер, а очень удобное хранилище для небольшой такой коллекции оружия, спрятанной за массивными отворотами сапог.
Комната являет собой картину полного разгрома: битые стекла, валяющиеся тут и там бутылки (пустые), книги, обглоданные куриные ножки и куча других объедков. А также белоснежные (в тех местах, где они не залиты вином) листы бумаги, исписанные прямым (если не считать разъезжающихся в разные стороны пьяных строчек) почерком. Н-да, мой благоверный определенно решил следовать «культурному стереотипу».
Черные его волосы разметались по плечам беспорядочной гривой, кожа полыхает перламутром гораздо ярче, чем обычно, на лице такое странное, такое потерянно-непонимающее выражение... Тигр озадаченный.
На коленях лежит гитара или что-то очень на нее похожее, пальцы рассеянно перебирают струны.
И голос. У него такой чудесный, хрипловатый и в то же время богатый обертонами голос... Как старый бархат.
Одинокая птица, ты летишь высоко В антрацитовом небе безлунных ночей. Повергая в смятенье бродяг и собак Красотой и размахом крылатых плечей. У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда, Тебя манит незримая миру звезда, А в глазах у тебя — неземная печаль. Ты сильная птица, но мне тебя жаль... Черный ангел печали, давай отдохнем, Посидим на ветвях, помолчим в вышине. Что на небе такого, что стоит того, Чтобы рухнуть на камни тебе или мне? Одинокая птица, ты летаешь высоко, И лишь безумец был способен так влюбиться: За тобою вслед подняться, за тобою вслед подняться. Чтобы вместе с тобой... разбиться, ...с тобою вместе... Разбиться.Отшатнулась от чужого воспоминания, опаленная огнем и яростью. Да как он смеет, этот риани!
Птица, значит, «...нет гнезда»!
Убью ублюдка! Только вот какого из двух? А обоих оптом!
«Что на небе такого?..» Виршеплет... Менестрель. Тоже мне пьяница выискался. Придурок...
Я сползла по стене, уже не пытаясь удерживать всхлипы. Сергей устроился рядом на корточках, демонстрируя
Я не знала, что делать с этим смертным. С одной стороны, он, вне всякого сомнения, мой риани. Однако при этом Сергей плевал с высокой башни на весь этикет, выработанный за тысячелетия сосуществования принципиально различных существ в состоянии спаянности сознаний. А именно: в чужие мысли не лезть, если залез — вида не подавать. Мне отчаянно не хватало изощренной, порой даже жестокой вежливости Дельвара и Л'Риса. Мне вообще не хватало их. Где-то глубоко внутри, лишь слегка затянутые пленкой изменения, кровоточили и гноились раны, вызванные потерей двух таких близких существ. А еще глубже — еще раны. Из тех, что не затянутся никогда...
За пару десятилетий потерять пятерых риани. И двух мужей. Растем, однако...
Я хлюпнула носом, обиженно посмотрев на невозмутимого человека.
— Так лучше, — упрямо попыталась утвердить свою позицию.
— Дура, — констатировал Сергей, переходя на ты. И тут же поправился. — Два дурака.
— Почему два? — мгновенно взвилась на защиту своего ненаглядного. — Это было мое решение. И я его намерена придерживаться.
Арр вздохнул.
— Точно дура. Ты что, действительно думаешь, что Аррек бы тебя отпустил, если бы сам не хотел уйти? — Это было как удар в солнечное сплетение — жесткий, подлый. Я задохнулась, пытаясь многоуровневым изменением вытравить обиду и ощущение предательства. Значит, все-таки не стерпел измены... А ты чего хотела, девочка? Спасти мужа. Вот и спасла. Радуйся!
Тебе остается только радоваться...
А Сергей тем временем продолжил.
— И что вас так тянет друг друга спасать? Что ты, что он... Будто можно кому-то помочь, раздирая любовь на мелкие кусочки...
— Да он-то тут при чем? — Я почти кричала. Нет, услышал бы кто со стороны — разговор двух психов.
— Да при том же, что и ты. Все защитить тебя пытается... от себя самого.
— Этот... Этот смертный думает, что сможет мне повредить?
Вновь задохнулась, на этот раз от возмущения. Сергей закатил глаза, и я задумалась. Вспоминая. Анализируя.
Сдаваясь, махнула рукой.
— Я Аррека действительно боюсь. Очень, — вынуждена была наконец признать очевидное. — А мой страх обычно куда умнее меня самой. Значит, он действительно опасен.
Я озадаченно опустила уши, а арр-лорд издевательски расхохотался, покачиваясь на носках.
— Сказать, что дарай-лорд, у которого ген-карта на тридцать один процент совпадает с картой Ольгрейна арр-Вуэйн, всего-навсего «опасен», это все равно что сказать, что Джессандра Гордая была всего-навсего мутантом.
— А кем была эта... Джессандра?
— Не важно. Золотая моя, твой ненаглядный не просто опасен. Если ты будешь продолжать устраивать ему нервотрепку вроде сегодняшней, то кончится все твоей скорой и бесславной кончиной. В лучшем случае — по тому же сценарию, что и у Лаары. Но скорее всего тебя возлюбленный пришибет собственноручно.
Это что, должно было убедить меня вернуться к мужу?
— Учту.
— Умница. А теперь на счет «три» взяла себя в руки, подобрала сопли и пошла отдавать приказы. Мне надо попасть в генштаб этого вашего оливулского флота как можно быстрее. Три!