Танцующая с бурей

Кристофф Джей

– И что, по-твоему, произойдет, если мы не выполним приказ Йоритомо-но-мия? – спросил Акихито, отчаянно жестикулируя свободной рукой. – Как ты думаешь, что будет ждать нас, когда мы вернемся с пустыми руками? Приказ, чтобы Масару совершил сэппуку, для начала. Хочешь посмотреть, как твой отец будет себя потрошить? И кто знает, что они сделают с остальными…

– Может, вы пойдете к сёгуну и расскажете ему все, что чувствуете? Я уверена, он вас внимательно выслушает и все поймет.

Акихито вздохнул, желая возразить, но моргнул и проглотил свои слова. Стиснув зубы, он потер шею и огляделся. Улицы были заполнены людьми из разных слоев общества, из которых, как из кирпичиков, состояла Империя. Торговцы нео-тёнин с жирными животами и толстыми кошельками; скромные

наемные служащие, честно зарабатывающие свой хлеб рабским трудом; потные фермеры с полупустыми повозками; мусорщики с тележками для отходов; уличные лоточники, вся жизнь и весь скарб которых умещается на спине; нищие в канавах, сражающиеся с крысами за объедки с чужого стола. Бесчисленное множество людей, толкающихся в масляной дымке, – всем на всех плевать.

Выражение лица Юкико смягчилось, она протянула руку и мягко дотронулась до руки великана.

– Все, что вы говорите, правда. Но разве у нас есть выбор? – Она надела очки и пожала плечами. – Можно попытаться достать невозможное или бросить вызов сёгуну. А можно просто умереть прямо здесь и сейчас. Что вам больше нравится?

Акихито выдохнул, плечи его поникли, как лепестки цветка под палящим солнцем.

– Ладно, идем, – Юкико повернулась и пошла к докам.

Акихито неподвижно стоял, пока девушка не исчезла в толпе. Закрыв глаза и стараясь не уронить своего бесчувственного друга, гигант ущипнул себя достаточно сильно, чтобы оставить синяк. Он долго ждал, затем открыл один глаз, оглядывая улицу. Ничего не изменилось.

– Черт возьми, – пробормотал он и поспешил за девушкой.

4. Чистота

Город Киген был наполнен зрелищами и звуками, как грохочущий душный улей, населенный двуногими насекомыми в одеждах всех цветов радуги. В воздухе висел дым лотоса, смешиваясь с десятками маслянистых черных струй, которые вырывались из выхлопных труб неболётов, паривших под облаками.

В небе толпились сигарообразные дирижабли из парусины, натянутой на каркасы из ржавого металла. К шарам были подвешены длинные деревянные джонки, набитые военнопленными гайдзинами, всевозможными товарами и драгоценным кровавым лотосом, собранным на полях клана. На каждом шаре был изображен тотемный дух дзайбацу, которому он принадлежал и, казалось, что в небесах плывут готовые к схватке тигры (Тора), грозно рычащие драконы (Рю), пылающие ярким пламенем фениксы (Фушичо). Изредка попадались и девятихвостые лисы (Кицунэ). На каждой гондоле широкими мазками вдоль киля были изображены особые символы-кандзи Гильдии Лотоса. Да, не кирпичом и не камнем выложены дороги Шимы – их выстилают красные удушливые облака.

Когда-то давно на восьми островах проживало более двух десятков семей, включая кланы Тигра, Феникса, Дракона и Лиса. Все они были подданными великой империи Шима. Но когда первый сёгун клана Тигра, великий Тора Казумицу I, восстал против продажных императоров Тенма, он наградил трех преданных ему предводителей обширными участками земли и даровал управление всеми живущими там кланами. Так и получилось, что два десятка кланов незаметно превратились в четыре, и крупные дзайбацу-конгломераты тихо поглотили кланы Сокола, Змея, Быка. Их собратья и духи ками постепенно уходят из мыслей, стираются из памяти, и скоро от них останется лишь несколько выцветших татуировок да сноски в пыльных древних свитках.

С расположенного вдали рынка, над которым поднималось дрожащее марево, доносились экзотические ароматы. Там всегда было сумрачно из-за фыркающих моторов и плюющихся парами лотоса двигателей неболётов, моторикш, железнодорожных станций и огромных дымящих трубами заводов по переработке чи. Попав сюда, Юкико тут же начинала задыхаться; мириады запахов и цветов, смешиваясь с масляной вонью, заставляли ее желудок судорожно сжиматься.

Она пробиралась сквозь толпу, держа руку на кошельке, спрятанном в поясе оби на талии. По опыту она знала, что отец уже наверняка потратил всю зарплату на выпивку и курево, и на оставшиеся у нее несколько монет им предстояло продержаться целый

месяц. Гетто Кигена были пристанищем для тысячи голодных и отчаянных карманников с десятью тысячами липких масляных пальцев. Здесь, в Даунсайде дураку сильно везло, если он расставался только со своими деньгами.

В пестрой давке смешивались запыленная кожа и разукрашенные татуировками чистые тела, грязные лохмотья и пышные шелка – тесная разноцветная толпа. Открытых лиц нигде не было видно: простолюдины носили темные очки и повязывали поверх ртов платки, богачи – дорогие механические респираторы, плотно закрывавшие лица. Как будто всем здесь было что скрывать. Поскольку разглядеть лица было невозможно, люди на улицах Кигена активно пользовались языком тела; о степени почтения судили по глубине поклона, жесты заменяли улыбку, агрессивная поза демонстрировала недовольство. Телом вполне можно пользоваться для разговора.

Многоэтажки Даунсайда были ветхими и громоздились друг на друге, о планировке никто не задумывался, и пузырь из растрескавшейся глины и выцветшего дерева постоянно рос и раздавался вширь. Архитектура Апсайда на другом берегу реки была такой же дряхлой, но там постройки были более упорядочены. Широкие серые крыши домов, крытые корой кипариса, были иссушены, краска облезла под безжалостно палящим солнцем и грязными черными дождями, поливавшими Шиму зимой. Окна из непрозрачного стекла или рисовой бумаги подслеповато и отсутствующе поглядывали вниз, на бурлящую толкотню тел на булыжной мостовой. На каждом кривом перекрестке стоял маленький каменный храм Фудзину, Богу Ветра и Дорог. Рядом с храмами Богини Солнца, благословенной Аматерасу, и ее отца, Идзанаги, великого Бога-Создателя, громоздились бордели, игорные дома и стены притонов, закопченные дымом лотоса. На каждом северном окне была рассыпана небольшая горстка риса в жалкой попытке утолить голод Матери Тьмы, ужасной Идзанами, Богини Земли, изувеченной царством мертвых Йоми после рождения островов Шима.

Через город протекало три реки, медленно несущих черные, как смола, воды. На размытом берегу Шудзё притулилась Кигенская тюрьма, сердито глядевшая на ржавые металлические каркасы железнодорожных станций через дорогу. Здание капитула Кигена маячило на черном фоне пенящегося слияния рек Широй и Дзюнсей, похожее на пятигранный кубок из желтого камня, рвущийся в небо сквозь разбитые булыжники. Пятиугольная башня с глухими стенами без окон возвышалась в вонючем воздухе на четыре этажа, отбрасывая мрачную тень на рябое лицо Кигена. С южной стороны рвались в небо огромные обугленные дымовые трубы перерабатывающего завода, и оттуда вонючая скверная гадость проникала черными потоками прямо в глотки бурлящей толпы. Звон металла, тысячи голодных голосов, брачные вопли крыс. Высокие здания с двускатными крышами упирались в красное небо, придавая горизонту дымного города зубчатую форму.

Миновав кучку рикш, устроивших перекур, Юкико увидела барометрический аппарат жреца погоды, пробиравшегося через толпу. Круглый прибор с бегающими по кругу стрелками исчез за дверью лапшичной, и в животе у нее заурчало, напомнив о том, что сегодня она еще не ела.

– Давайте позавтракаем? – Она оглянулась на Акихито, изрядно отставшего и прокладывающего себе путь сквозь замаскированную толпу.

– Хай, а я думал, что мы охотимся на грозовых тигров! – крикнул он.

– На голодный желудок? – Юкико улыбнулась, входя в переполненный бар и стягивая платок.

Невысокий прыщавый юноша с маленькой татуировкой тигра спросил, что она будет есть, и вскоре уже наполнял рисовые миски мясом черного краба и тофу. Вокруг кипел густой парящий воздух. В ожидании еды Юкико огляделась и прислушалась к радио. Сообщали о собранном за день урожае (обильный, все хвалят сёгуна), о войне с гайдзинами за границей (после двадцати лет славных битв, неминуемая победа уже не за горами) и о пожаре на перерабатывающем заводе (из-за случайной утечки топлива). Засаленные стены были увешаны плакатами, призывающими на службу в армии. На них были изображены юноши с суровыми лицами, выкрикивающие безмолвные лозунги на фоне имперских солнц.