Танцующая с лошадьми
Шрифт:
Наташе не хватало его уверенности.
Когда Сара ушла, они остались сидеть на кухне. Мак раскачивался на ножках стула. Наташа видела, что он рассматривает фотографию ее родителей, которая раньше висела в кабинете их лондонского дома, фаянсовую посуду, которую она перевезла сюда.
– А Конором не пахнет, – заявил он, когда она принялась за тарелки.
Она прочитала по его глазам: это женский дом. Не было оборочек или цветочков, но пол хозяина угадывался по тому, как были расставлены предметы, по мягкости тонов и обстановки.
– Я
– Я ни о чем не спрашиваю. Просто… – Мак развернулся, чтобы рассмотреть гостиную через дверной проем, – слегка удивлен.
Она не знала, что сказать, поэтому промолчала.
– Это сюда ты приезжаешь каждые выходные?
– Почти каждые. – Она вдруг смутилась, испугавшись, что может выронить тарелки.
– Никогда не думал, что тебе нравится сельская жизнь.
– А я никогда не думала, что разведусь. Но, как видишь, в жизни все бывает.
– Вы обе, и ты, и Сара, меня удивляете.
– Знаешь, ты тоже меня удивил, появившись на пороге, – как снег на голову свалился.
Наташа набрала воду в раковину, радуясь, что может заняться делом. Было странно видеть его здесь, будто он стал незнакомым для нее человеком. Иногда с трудом верилось, что они когда-то были вместе. Казалось, он так изменился, так отдалился. В ее собственной жизни мало что поменялось.
– Спасибо. – Наконец он нарушил молчание.
Она готова была ответить едким замечанием.
– За что?
– Что разрешила нам сюда приехать. Знаю, тебе это было нелегко.
В его голосе не было и намека на сарказм. Карие глаза смотрели искренне. Это ее напугало.
– Ерунда.
– В таком случае, может, пора тебе сказать, что у меня давным-давно есть жилье в Ноттинг-Хилле? – Он начал смеяться еще до того, как она обернулась. – Шучу! Таш, я шучу.
– Очень смешно. – Она с облегчением улыбнулась помимо своей воли.
– Она успокоится, знаешь, надо дать ей время, – добавил он после паузы.
Наташа застыла на месте. Значит, он тоже заметил.
Он подошел к мойке и встал рядом. Она сосредоточенно смотрела на тарелки.
– Мне кажется, Сару ничего не волнует, кроме ее Пап'a и этой лошади. Учитывая все случившееся, она, возможно, больше всего на свете боится потерять и его. Поэтому ведет себя так агрессивно. У нее все на лице написано.
Он протянул ей оставшуюся на столе ложку.
Возможно, для тебя, подумала Наташа. Но не стала говорить это вслух.
– Я увеличил несколько фотографий. – Мак снова сел. – Они у меня в машине. Если я заварю чай, посмотришь?
А что ей оставалось делать? Наташа постаралась не показывать, что ее передернуло, когда он стал рыться в шкафчиках в поисках кружек и чайных ложек. Оттого что чай заваривал Мак, а не Конор, она почувствовала себя изменницей, осознавая грустную иронию положения.
Они расположились в гостиной: Мак на стуле, который обычно выбирал Конор, Наташа на диване напротив. Мак перебирал стопку фотографий.
– Это
Наташа смотрела на тесный двор, пылающую жаровню, гуляющих кур и не могла поверить, что все это чуть ли не в центре города. Где-то между Стептоу и Сан скрывалось нечто потайное, магическое, осколок давно минувших времен. Там были куры, козы, крупные лошади и худенькие дети. Над штабелями палет пронесся сияющий современный поезд, его пассажиры даже не догадывались о жизни, текущей под ними. Это была территория Сары. Ее мир. Как такое место вписывается в современность? Как такая девочка, как Сара, может вообще найти свое место в жизни?
– Что скажешь?
Когда Наташа оторвала взгляд от фотографий, Мак выжидательно смотрел на нее. Ему вправду было нужно знать ее мнение.
– Никогда ничего подобного не видела, это точно.
Ее взгляд привлекла еще одна фотография – лошадь, стоящая на задних ногах, и худенькая знакомая фигурка, прильнувшая к ее шее. Выступившее из-за тучи солнце освещало голову лошади. На фоне унылой улицы конь казался неземным созданием. Вдруг до Наташи дошло, что она видела это раньше. Из окна поезда.
– Как? Они тебе понравились? – спросил Мак с нетерпением. – Я задумал выставку. Хотел показать их куратору в галерее неподалеку от Ватерлоо. Ты ее помнишь. Я там устраивал выставку три или четыре года назад. Я ему рассказал о снимках, и он хочет их посмотреть. – Мак наклонился и взял фотографию, которую она держала, в свои широкие ладони. – Мне кажется, эту надо подрезать, вот здесь. Как думаешь?
Он объяснил, что снял эту серию на пленку, а не на цифровой аппарат. Использовал свою старую «лейку», и это только десятая часть того, что было на обзорном листе. В этом месте нельзя было сделать плохой снимок. Куда ни глянешь, готовый кадр в рамке. Пройдет немного времени, и этот мир исчезнет. Так сказал ковбой. Из тридцати дворов, что там изначально были, осталось не больше пяти. Возможно, получится серия. Мак говорил охотно, увлеченно, как не говорил о своей работе многие годы. Наконец он замолчал.
– Я тебя утомляю. – Он виновато улыбнулся и собрал фотографии.
– Вовсе нет. – Наташа протянула ему снимки, которые лежали у нее на коленях. – Правда. Они прекрасны. Мне кажется, это лучшее, что я видела из твоих работ. – (Он вскинул голову.) – Правда, – заверила она. – Очень красивые. Я немного разбираюсь в фотографии.
Он улыбнулся:
– Это говорит женщина…
– Которая однажды отщелкала целую пленку, не сняв крышку с объектива. Я знаю.
Они засмеялись. Потом почувствовали неловкость. В наступившей тишине она что-то выстукивала пальцами у себя на коленке.