Танцующая саламандра
Шрифт:
Потому что обладал атлетическим, правильным, пропорциональным телосложением, а еще — четкими, мужественными чертами лица. И глаза его не прятались под надбровными дугами, а прямо и открыто смотрели на мир. И губы имели красивую форму.
Правда, в глазах людишек Павел все равно выглядел жутким уродом, монстром. Из-за кожи, покрытой мягкой, почти незаметной чешуей зеленоватого оттенка, из-за лишенной какой бы то ни было растительности головы — ни волос, ни бровей, ни ресниц. И ушные раковины тоже отсутствовали.
Страшилище,
И вот это страшилище смогла полюбить такая девушка, как Моника! Мало того, что умница-красавица, так еще и дочь банкира!
В общем, Макс люто завидовал Павлу. И ненавидел его.
Но тщательно скрывал свои чувства, сумев даже подружиться с этим выродком. Правда, Павел забыл о своей Монике, что очень помогало Максу прятать свою ненависть. Во всяком случае, он надеялся, что прячет, потому что до конца всех возможностей Павла не знал никто.
Кроме самого Павла, конечно.
Но он держался вполне дружелюбно, внешне, во всяком случае. И презирал людишек тоже вполне искренне. В его разум, увы, заглянуть не удавалось, но, раз он помог похитить Венцеслава и сейчас рвался «поговорить по душам» с папенькой, значит, все в порядке.
Но зачем же ставить его постоянно в пример?!!
— Не забывайте, Аскольд Викторович, — сухо процедил Макс, продолжая из последних сил шагать по дорожке, — что Павел восстанавливался ментально, ранения он не получил. В отличие от меня и Стаса. Стас вон вообще еще с кровати не встает!
— Потому что у Стаса ранение было серьезное, задета печень. А у тебя — всего лишь в ногу, причем кость осталась нетронутой. Неделя уже прошла, а ты все ковыляешь!
— Во-первых, не неделя, а шесть дней, а во-вторых, мне доктор вообще категорически запретил перегружать ногу, швы только вчера сняли.
— Чего ж тогда перегружаешь?
— Надоело валяться в постели, да и вы постоянно недовольны, любимчиком своим мне в нос тычете!
— А тебя это напрягает? — усмехнулся Ламин. — Может, ревнуешь?
— Вы не самочка, Аскольд Викторович, чтобы я вас ревновал. А насчет вашего отношения к гибриду — да, меня напрягает ваша излишняя восторженность. Вы абсолютно уверены в Павле, а он, между прочим, едва не начал вспоминать. Когда увидел ту свою девку. Хорошо, что я прихватил с собой сыворотку.
— Да, девица нам чуть всю операцию не провалила, — поморщился Ламин. — И откуда она вообще там взялась? Зачем Венцеслав ее взял с собой?
— Это уже неважно — откуда, зачем.
— А что важно?
— А то, что эта… как ее… Моника — она представляет собой реальную угрозу нашему плану. Что будет, если Павел снова с ней встретится?
— Мы не допустим их встречи.
— Каким образом? Всего, как видите, предусмотреть невозможно. К тому же — может, мне и показалось —
— Да уж постарайся, — нахмурился Ламин.
— Словно у него произошло раздвоение личности. Одна была на нашей стороне, а вторая — против. Я почти уверен, что именно Павел не позволил мне пристрелить Дворкина.
— Аргументируй.
— Никто из команды человеческих менталистов не мог видеть упавшего возле машины Дворкина, его скрывал корпус джипа. А Павел — видел. И я не смог пристрелить одну из наших главных проблем.
— Не уверен, что ты прав, но с доктором нашим поговорю, — задумчиво произнес Ламин. — И эта его оговорка, когда он в себя пришел…
— Какая?
— Он сказал «мама Марфа», а не «мама Магда». То есть назвал имя той, кто его реально вырастила и заменила ему мать. Подсознательно назвал, причем даже не заметил этого.
— Ну вот, видите? Раздвоение!
— Ладно, примем меры.
И Ламин направился к выходу из тренажерного зала.
— Так что насчет этой девицы, Моники? — крикнул ему вслед Макс.
— Займись ею.
— С удовольствием.
Глава 4
— Боюсь, что удовольствия ты получишь мало, — усмехнулся Ламин, остановившись в дверях. — Ты не забыл, что эта девица — одна из двух оставшихся у следствия свидетельниц в деле Сигизмунда Кульчицкого? И теперь, после нападения и похищения Венцеслава, Дворкин усилит меры безопасности. Может, стоит ею заняться после суда?
— Кстати, о суде. — Макс, тяжело дыша, выключил дорожку и остановился. — Вы собираетесь выполнять обещание, данное Магдалене Кульчицкой? Она ведь сотрудничает с нами только ради этого своего приемного сыночка, Гизмо. Которого вы пообещали вытащить из тюрьмы официально, оправдав по суду.
— Мало ли, что я обещал, — отмахнулся Аскольд Викторович. — Слово, данное обезьяне, можно забыть. Магдалена уже сделала для нас все, что могла, на данный момент от нее нужна не помощь, а польза. Физического плана, так сказать.
— Вы имеет в виду эксперименты и опыты?
— Именно их я и имею в виду. А для этого нам вовсе не требуется согласие Магдалены или ее добровольное участие.
— А как же Павел? Он ведь обожает «маму Магду», преклоняется перед ней за то, — Шипунов нарочито пафосно завыл, — что она не послушала своего бессердечного мужа, велевшего убить несчастного уродца, дабы этот генетический мусор не позорил старинный род Кульчицких! Венцеслав заменил родного сына ребенком няньки Марфы, а змееныша приказал придушить по-тихому! Но мужественная Магдалена не смогла этого допустить и, рискуя всем, спасла малыша и вырастила его умным, сильным, честным! И Павел не позволит кому бы то ни было обидеть его матушку!