Танцующие в темноте
Шрифт:
Только в ноябре спасатели сумели поднять «Тетис», и погибших предали земле. Было объявлено, что лодка находится в достаточно хорошем техническом состоянии, чтобы вернуться морем на верфи Биркенхеда, где ее заложили и построили. В другое время об этой новости кричали бы заголовки всех газет, но сейчас страна переживала трагедию, которая обещала большие человеческие жертвы по сравнению с единственной подводной лодкой. Случилось немыслимое: Великобритания вступила в войну против Германии, — началась война за выживание.
После смерти Томми О'Мара Фло Клэнси жила как в тумане.
В первое воскресенье сентября, наполненное волшебным солнечным светом, когда от свежего воздуха голова кружилась, как от доброго вина, Фло сидела в гостиной, слушая радиоприемник Альберта. Она слушала, как Невилль Чемберлен, премьер-министр, объявил, что страна переходит на военное положение, и хотела, чтобы эта новость оказалась для нее столь же значительной и важной, как и для остальных членов семейства. Салли безудержно разрыдалась.
— Что будет с Джоком? — всхлипывала она.
Джок Уилсон регулярно писал Салли с понедельника Троицы, когда они встретились на пароме, возвращавшемся из Нью-Брайтона. Он приезжал в Ливерпуль, чтобы повидаться с ней, как только ему предоставлялась малейшая возможность.
Альберт выключил радиоприемник. Он выглядел мрачным. Марта протянула руку и смущенно прикоснулась к его руке. Лицо матери буквально на глазах состарилось на добрый десяток лет.
— Ох, как бы я хотела, чтобы ваш отец был здесь! — воскликнула она.
Но Фло была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы обращать внимание на происходящее. Первая задержка месячных прошла незамеченной, и только в июле она встревожилась по-настоящему. Июль перешел в август, месячные все не начинались, и с нарастающим ужасом она поняла, что носит в себе ребенка Томми О'Мара.
МИЛЛИ
1
Острые лучи стробоскопа метались по темному потолку ночного клуба, время от времени пересекаясь; голубые, красные, зеленые, желтые и снова голубые. Перенапрягшийся, резкий и скрипучий голос диск-жокея возвестил о смене композиции, хотя слова его почти потонули в грохоте музыки, льющейся из огромных акустических колонок, возвышавшихся по обе стороны от него.
В центре большой комнаты, выкрашенной преимущественно в черный цвет, извивались танцоры с ничего не выражавшими лицами. Только их тела реагировали на частый ритм песенки Джоуи Негро «Не могу забрать с собой», звуки которой многократно отражались от потолка и стен.
Я буквально чувствовала, как звуки вибрируют в пластиковом сиденье моего стула и каблуках моих туфель. Музыкальные ритмы сотрясали столик и даже руки.
Джеймс, сидевший рядом, сохранял на лице выражение если не полной скуки, то явной отрешенности. Он оставался в таком расположении с того момента, как мы встретились, что было на него совсем не похоже. Я чувствовала себя обманутой и лишней. После тяжелой и трудной недели я с нетерпением ожидала субботы, чтобы отдохнуть и расслабиться в его обществе. Приятели, с которыми мы пришли в клуб, Джулия и Гэвин, отправились танцевать полчаса назад, но я потеряла их из виду на танцполе.
Я наклонилась к самому уху Джеймса и прокричала:
— Нравится?
— О, я прекрасно провожу время. — В его голосе прозвучал сарказм, которого я никогда не слышала раньше. — Выпьешь еще что-нибудь?
Я отрицательно покачала головой; в этот момент вернулись Джулия с Гэвином. Гэвин — старый школьный товарищ Джеймса — массивный, но на удивление ловкий мужчина с грацией кошки, играл в регби в любительской лиге. Он вытащил сложенный в несколько раз клочок бумаги из нагрудного кармана своего шелкового пиджака и высыпал его содержимое на стол: из пакетика выкатились три розовые таблетки.
— Одиннадцать фунтов за каждую, — прокричал он, подтолкнув одну таблетку к Джеймсу. — Я угощаю.
— Спасибо, не сегодня, — напряженным голосом отказался Джеймс.
— Да ладно тебе, Джеймс, — принялась увещевать его Джулия, привлекательная девушка с копной белокурых волос. — Ты совсем пал духом. Одна таблеточка «Э» заставит тебя взглянуть на все по-иному.
— Я сказал «нет», спасибо.
Гэвин пожал плечами.
— А как насчет вас, Милли? Не желает ли мисс Нравственность изменить своим привычкам и хотя бы разок попробовать одну таблеточку?
Я уже устала объяснять, что отказ принимать «экстази» не имеет ничего общего с нравственностью и что меня пугает сама мысль о том, что я не смогу полностью контролировать себя. Прежде чем я успела отказаться, Джеймс сердито отрезал:
— Нет, она не желает. — Он посмотрел на меня, явно досадуя на свое вмешательство, потому что знал: мне не понравится, что он ответил за меня. — О, черт! — простонал он. — Все, я больше не могу. Мне надо глотнуть свежего воздуха.
— Он сам не свой, — произнесла я извиняющимся тоном. Взяв свое пальто, сумочку и куртку Джеймса, я добавила: — Может, мы еще вернемся, но, на всякий случай, не ждите нас.
Я пробралась между столиками, возле которых теснились люди, и обнаружила Джеймса снаружи, на автостоянке. Без своей куртки он уже дрожал от холода. С наступлением октября чудесное теплое бабье лето закончилось, и температура понизилась градусов на двадцать, не меньше. Я протянула ему куртку. «Надень, а то простудишься».
— Слушаюсь, мадам. — Его улыбка показалась мне вымученной. — Прошу прощения, но я становлюсь слишком стар для клубных тусовок.
Я взяла его под руку, и мы пошли через автостоянку к задней части клуба. Я не имела ни малейшего представления о том, где находится это заведение; над водой, где-то между Биркенхедом и Рок-Ферри.