Танцы Близнецов

Таращенко Пётр

– Раисса Андре-эвна… – пропел Валдомиро.

Ах, как блистали ее глаза, когда они танцевали белый, четвертый по счету, танец, то ли болеро, то ли румбу, то ли опять-таки вальс. Да-да, вальс, конечно же «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик»!

– А при чем здесь все-таки музыкальный салон? – не понимал авиатор.

– А при том, при том! – восклицал распалившийся Валдомиро и продолжал рассказ.

На борт теплохода «Александр Пушкин», ни более ни менее, пригласила Раиса Андреевна всю честную компанию в каюту люкс пить коктейли, смешанные ее собственной рукой, такой вдохновенной, такой округлой, ужасно горячей почему-то… А «чудный парень» (чернявенький)

вышел из каюты за сигаретами и больше не вернулся, но вместо него на огонек пожаловала аристократическая приятельница гостеприимной хозяйки – Карина (Кара! Кариссима!), с глазами, как черные звезды, от взгляда которых по спине бежали мурашки и перехватывало дыхание, остроумнейшая молодая особа, которая, кстати, сигареты и принесла.

– А после? Что было после? – нетерпеливо спросил Листопад.

– Шикарно было! Только вот Димон куда-то задевался…

– Как это задевался?

– Очень просто: задевался, исчез, перестал наблюдаться… Играли в прятки… или в жмурки? Впрочем, не важно, короче – пропал Димон!

– И вы его не нашли?!

– Черт его знает, не помню… Кажется, не особенно и искали. Дался тебе Димон! Ты дальше слушай…

И Валдомиро принялся живописать, как из-за реки поднялась багровая луна, изъязвленная по краю слоистым ночным облаком, про песню над темной загадочной водой, от которой щемило на сердце и хотелось бежать по лунной дорожке, по трепетным лунным бликам, – через реку, за лес, поперек необъятной, полной горьких полынных ароматов плоской степи, туда… далеко-далеко… К уступчатым мавританским горам, быть может, но обязательно бежать, стремиться… держась, разумеется, за горячую руку несравненной Раисы Андреевны.

– Дальше, – Листопад закурил сигарету и глубоко затянулся.

– Дальше? – переспросил Валдомиро и расцвел озорной улыбкой. – Дальше руки в ноги и на теплоход! Там у них музыкальный салон – отдай все и мало! Раиса обещала договориться, очень приглашала. Чудная женщина!.. Там и позавтракаем.

– Удобно ли? – фальшиво усомнился Георгий Валентинович и тут же спросил: – Возьмем малого? Сто песен на спор. Он вроде бы уже оклемался.

«Малый» закряхтел, с трудом повернулся на спину, и на его усатеньком личике блеснули капли сонной испарины.

– Ишь, припотел, менестрель, – ласково сказал Листопад.

«Малый» свистнул носом, открыл васильковые глаза, огляделся и спросил:

– Где я? Который час?

– Сильный ход! – заржал Листопад и хлопнул себя ладонями по мощным ляжкам.

– Владимир Маркович, – представился Валдомиро и протянул проснувшемуся дружественную руку.

Менестрель выпростал коротенькие пальчики с желтоватыми мозолями от гитарных струн, коснулся ими Валдомировой ладони, пискнул:

– Витюнчик! – Поплыл каким-то топленым румянцем и застенчиво попросил: – А что, взяли бы меня с собой, братцы? Я ведь, нужно сказать, в салоне-то никогда и не бывал.

«Так-с, цветы и бутылочку шампанского, – думал Валдомиро. – И пяток дюшесов для куражу».

Здание Центрального рынка было полно гулких вокзальных шумов: хрипло рявкал громкоговоритель, летели вдоль стеклянных стен милицейские трели, откуда-то с потолка, с рыжих от окислов ферм, обрушивались разжиревшие голубиные пары, безбоязненно шныряли под ногами и объяснялись, объяснялись… Ничья собака с отечными глазами бродила между рядами, позевывала. У мусорных урн то и дело вспыхивали воробьиные склоки. И опять хрипел громкоговоритель, но девочка в белой панаме

как в воду канула или же нарочно не находилась. «Эге, как раз то, что надо, ее цвет…»

Вдыхая розы аромат…Я о любви Вас не молю… –

мысленно пропел он и, не сбавляя ходу, миновал эмалированное ведро, откуда выглядывали нежно-кремовые головки бутонов роз. И медовые дюшесы не замедлили целенаправленного движения нашего героя, хотя, пролетая мимо душистого бастиончика, он снова подумал: «Эге, а ведь чудесные дюшесы…» У нарядной винной витринки Валдомиро умерил ход, и в его голове сложилась мысль очень решительного содержания: «Превосходное шампанское – «Помпадур»… Самый что ни на есть дамский напиток, как раз ее стиль. Пару бы штук надо… за бабушку, за дедушку… Впрочем, ясное дело – не прокиснет». Ход Валдомиро умерил, однако и тут не остановился. А чего останавливаться, когда в кармане один перезвон да трамвайный билетик со счастливым номером?..

Валдомиро перевел дыхание, оттеснил, славировал, извинился, оттеснил еще раз и оказался у стеклянного барабана.

– Утро доброе, Филипп Григорич, живы-здоровы? Спешу страшно, дел… – Валдомиро чиркнул себя по горлу оттопыренным большим пальцем. – Два билетика, будьте любезны.

Филипп Григорьевич, длинноносый, жердеобразный, суставчатый, собрал щечки в мелкие складки, сверкнул восторженно резцом.

– Ух, шаман! Ух, торопыга!.. – подмигнул заговорщицки: – Минута – терпит?

– Филипп Григорич, – Валдомиро повторил жест и выразительно закатил глаза.

– Айн момент! – Филипп Григорьевич крутнулся на стуле, порхнул и тут же образовался, но уже под руку с солиднейшим Жаном Габеном, пошептал ему что-то в седины, помял белую руку и, обращаясь к Валдомиро, ласково сказал:

– Угощайтесь, пожалуйста.

Валдомиро взял первый попавшийся пакетик лотереи «Спринт», оторвал пропистоненный кончик, скользнул по бумажонке равнодушным взглядом.

– Десять рублей, Филипп Григорич.

Жан Габен повел породистыми брылами и прогудел в малой октаве:

– Порази-и-и…

– Вот такое явление природы, хе-хе, игра тайных сил. Еще раз не рискнете?

– Воздержусь, пожалуй.

– Что ж, дело хозяйское. Осторожный вы человек, Лаврентий Николаевич. Впрочем, может, вы и правы – береженого бог бережет.

Валдомиро рванул второй пакетик.

– Опять двадцать пять! – с торжеством в голосе объявил Филипп Григорьевич. – Итого… не так уж и плохо, сударь мой!

Валдомиро сунул деньги в задний карман и заторопился.

– Ради бога извините, если что не так, наилучших вам благ, Филипп Григорич, лечу, лечу – дел навалилось!..

– Порази-и-и… дал же бог человеку. Вот, пожалуйте получить, – Габен со вздохом протянул лотерейщику две сиреневые бумажки, пожевал большими губами и твердо сказал: – За такой аттракцион и заплатить не жалко. Порази-и-и…

– Ах, деньги, – Филипп Григорьевич махнул рукой, словно отгоняя муху, спрятал четвертные в кожаное портмоне. – Не в них счастье, мне ли вам объяснять.

Жан Габен, большую часть жизни посвятивший оптовой перекупке сельскохозяйственных продуктов и прочей махинаторской деятельности, попыхтел, покачал львиной головой в знак согласия с мыслью Филиппа Григорьевича и поплыл по торговому залу, словно царь Салтан по своему царству.