Танцы мертвых волков
Шрифт:
Поначалу наш дуэт превратился в трио. Новую подругу Лана скрывала от меня, как могла, но я выследил ее и сразу возненавидел. Лариса была неуклюжа, некрасива, неухожена, производя впечатление помоечной вороны по недоразумению попавшей в клетку к тропическим попугаям. Но в то же время, в ней было что-то пугающее, злобное, истеричное. Иногда такой взгляд, с расширенными до предела зрачками я видел у Игоря, во время приступов, когда он бился в моих руках, обрушивая на многострадальную голову всевозможные проклятия. В такие моменты мне хотелось его убить, но я терпел, хотя с каждым годом это было все сложнее и сложнее. Может быть, потому, что кроме Игоря в моей дрянной никчемной жизни не оставалось ни одной родной души.
Наверное, мне следовало послать к черту Лану и ее желания, но я не
Машу мне было даже жаль. Кто мог подумать, что, подготавливая наш План, я в кои то веки почувствую нечто светлое, на короткий момент подавившее жгучее желание сунуть голову на тонкой шее в кипящую пузырями воздуха воду. Машенька была совсем другой: бесхитростной, наивной и распутной, сочетая в себе гремучую смесь взаимных исключений.
Моя старенькая дача была лучшим местом для любовных утех, даже лучше дома, где мы встречались с Ланой. Сюда, в этот крохотный домишко, почти не доходили звуки извне. Маша прибегала сюда и долго мялась перед калиткой, опасаясь, что Лобо порвет свою цепь и бросится на нее. Я провожал ее в дом, мы пили пиво, иногда разговаривали о будущем, и постоянно занимались сексом. Не знаю почему, но Машка невероятно возбуждала меня. С ней было просто: ни вопросов, ни просьб, только секс, горячечный, болезненный и с каждым разом все более и более притягательный. Лана, с ее маниакальным желанием избавиться от мужа и падчерицы теперь казалась мне гротескной пародией на мачеху Белоснежки, ей бы еще отравленное яблоко в корзинке… Даже вода, что призывно мерцала там, под мостом, уже не звала меня по имени, а лишь шептала что-то в уголке сознания, не позволяя забыть о себе, как вредная соседка, проклинающая тебя из приоткрытой двери.
Бывают такие моменты, когда невидимый бог выключает лампочку, и ты понимаешь: твоя жизнь вовсе не посвящена бездумному, хаотичному мельтешению вокруг сверкающего объекта. Машка на короткий миг стала для меня богом, пока настоящий бог не включил свет.
Лана настаивала на выполнении Плана, а ее новая чернявая подружка, валявшаяся в нашей постели с тарелкой южных вишен, презрительно скалилась, не озаботившись даже тем, чтобы прикрыть свое тощее тело с синюшной цыплячьей кожицей. Наверное, эта встреча и стала той отправной точкой, а может боги (или демоны) действительно посчитали, что игра чересчур затянулась. Но, возвращаясь домой по берегу реки, я, задумавшись, споткнулся о дохлую чайку. Птица валялась на земле, странно вывернув шею и бессильно раздвинув крылья. Вода шумела и звала, наливаясь чернильной угрозой, требуя положенного жертвоприношения. Лампочка в моей голове лопнула с сухим хрустом, между ребрами вниз покатился бильярдный шар, ударяясь о легкие и печень.
Машку я ударил по лицу. Она ждала меня дома и радостно бросилась навстречу, но внутри темные воды шептали с ужасающей настойчивостью: "она совсем не рада тебе, она притворяется. Что она в тебе нашла? Ничего, кроме твоего красавчика, что ты с остервенением загоняешь во влажную пещеру ежедневно, по несколько раз. Ты ей совсем не нужен. А вот она нужна нам всем, в чернильной тьме, пахнущей кувшинками…" Я ударил Машку с садистским удовлетворением отметив, как исказилось ее лицо от боли и внезапного унижения. Я ударил ее еще раз, когда она пыталась подняться, под крики чаек, снующих над домом. Машка упала, но проворно поднялась на ноги с безумным криком. Я попробовал пнуть ее под дых, но она оказалась проворнее, и швырнула в меня пивную бутылку, угодив в голову. Удар на миг ослепил меня, а Машка выскочила на улицу, во тьму, прямо на встревоженного Лобо. Волк вцепился ей в руку. Эту отметину я видел потом, когда стаскивал ее тело в удовлетворенную, бьющуюся в оргазме реку, захлебывающуюся смертельными восторгами.
Дальнейшее было гораздо проще, хотя бы потому, что я больше не желал плясать под дудку Ланы, и ее новой утешительницы. И когда они потребовали убить красотку-журналистку, я решил играть по-своему, потому что сольные игры почти всегда скучны. А вот дуэты — совсем другое дело.
О том, что триумвират
Мне следовало все понять много лет назад, в тот злополучный летний вечер, когда Игорь, задыхаясь от ненависти, вцепился мне в горло, свалив в воду. Мои страхи родились тогда, в зеленоватой мгле, когда в горло хлестала разъедающая не хуже кислоты вода, а родной брат ногтями полосовал мое лицо, таща на дно. Все детство я оберегал Игоря от проблем, не понимая, что взращиваю его безумие, вместе с которым пускала корни застарелая ненависть. Даже в те моменты, что я приходил к нему домой, подбросить продуктов, порадовать новым фильмом, просто поболтать под пивко, в его угодливых жестах, словах, в щенячьем взгляде плескалась тьма.
Я не знаю, каким образом Лана вышла на Игоря, и как убедила его помочь в решении проблем. Потому что когда я отправился устранять Короля, все уже было кончено. Игорь с мутным взглядом стоял у края бассейна и смотрел на колыхающееся там тело. Обернувшись, он внезапно улыбнулся, обнажив волчий оскал. Тяжелый шар ухнул мне в желудок. От острой боли меня скрючило так, что я едва нашел в себе силы сбежать.
В доме Ланы холодно и душно. Стеклопакеты не пропускают воздуха, автономное отопление отключено, как его запустить, я не знаю. Я валяюсь на кровати, слушаю плеер и думаю о боли.
Боль, без любви.
Боль, не могу насытиться.
Боль, люблю, когда очень больно,
Потому что лучше чувствовать боль,
чем совсем ничего.
Ты устала от чувства оцепенения,
Но ты такая не одна.
Я возьму тебя за руку
И покажу тебе мир, который ты сможешь понять.
Эта жизнь наполнена болью,
Если тебе не хватает счастья,
Доверься мне и возьми меня за руку —
Когда погаснут огни, ты поймёшь.
Предательство — это тоже боль. Куда более мучительная, чем чернеющий синяк от травматической пули на груди. От физической боли хочется избавиться. От сердечной — умереть. Мне хотелось именно этого. Закутавшись в одеяло, я впитывал струящийся из динамиков хрипловатый мужской голос и смотрел на фотографию, с приколотой к ней скрепкой игральной картой. Червовый туз.
С фотографии на меня смотрело мое лицо. Острые шипы колючей проволоки стягивали ребра, разрывая мышцы шипами. Вытерпеть боль можно, куда сложнее пережить предательство. Особенно если предал родной брат, желающий твоей смерти. Я не знаю, почему Лана так захотела.
Все мы летим на свет глупыми мотыльками, даже если этот свет смертелен.
Юлия
После нашего променада, Никита пропал, прислав прощальное смс: "Уезжаю по делам, приеду послезавтра". Делать мне было абсолютно нечего. Родители скорбно вздыхали, но предпочитали не соваться в мои и без того осложнившиеся отношения с мужем. Я была бы рада все разрулить, забыв о гордости и чувстве собственного достоинства, поскольку всегда предпочитала открытую ссору, а потом примирение затянувшейся холодной войне, вот только у Валеры телефон был выключен. Домашний тоже не отвечал. Я позвонила сыну Валерия от первого брака и беззаботно поинтересовалась, не в курсе ли он, где шляется папаша, но Артем не знал. Со скуки я съездила на строительный рынок и два дня развлекала себя покраской дома. Жанна навещала родственников, Светка завела себе нового кавалера и на мои звонки не реагировала. Компанию мне составлял все тот же Семенов, опротивевший до чертиков. Пока я, зависнув на шаткой стремянке, мазюкала кисточкой по деревяшкам веранды, он валялся в гамаке, глядя на меня, как кот на сметану. По мне с мерами предосторожности менты явно переборщили. Толку от такого телохранителя было мало, особенно если учесть, что я сама была готова раскроить Семенову башку банкой краски.