Танцы минус

Стрельникова Александра

А Егор совершенно точно относится к тому достаточно распространенному типу мужчин, которым кто-то вдолбил в голову, что только мужская дружба — это святое. Друзья с их общими мужскими делами у таких мужиков — всегда на первом месте. В то время как жена (баба ведь!) — дело второе. Мужчинам такого типа стыдно и неловко сказать другу-мужчине «нет», отказаться помогать или участвовать в каких-то общих «мужских» делах — «а что обо мне подумают, как я буду выглядеть в их глазах?». Жене же отказать в чем-то, что делать не хочется — запросто. Во-первых, куда она, на фиг, денется, перетерпит, во-вторых, мнение бабы —

опять-таки вторично, ну и, наконец, самому близкому человеку, который знает тебя как облупленного и прекрасно понимает все твои душевные метания, нет никакого смысла врать, изображать из себя кого-то другого, не себя истинного…

Ксюха возвращает меня от моих философствований на жесткую и прозаическую землю:

— Что думаешь с работой делать? Опять пойдешь в кабинет лечебной физкультуры устраиваться?

— Почему нет? Это всегда позволит продержаться на плаву. И людям от моих трудов польза огромная. Это всегда приятно сознавать. Я ведь специалист-то и правда хороший.

— Это да. Вот только не слышу в твоем голосе энтузиазма. На самом-то деле чем хотела бы заняться?

Смеюсь, махнув рукой.

— Егор доходчиво объяснил мне, что идея моя — суть чистой воды фантазии неприспособленной к жизни дуры.

— Ну, про баб-дур мы с тобой, наверно, все-таки беседовать не будем, а Маш? Так что за идея была?

Выслушивает. Удивлена.

— А я ведь и не знала, что ты танцуешь…

— Очень давно этим не занималась. Профессионально я имею в виду.

— А где ты танцевала? На сцене?

— Только в самом раннем детстве. А потом — нет. Потом я радикально сменила сферу приложения сил и танцевала уже только для себя… Или для близких. Для отца в первую очередь.

Смотрит удивленно.

— Ты же говорила, что твои родные умерли давно. Или я что-то неправильно поняла?

— Нет, папа, слава богу, жив. Мама погибла, а он в порядке. Только он всегда в разъездах.

— До такой степени, что ни разу не появился за все два года вашего супружества? И даже не пришел на свадьбу?

Киваю молча и отвожу взгляд. По правде говоря, я сама не пригласила его и вообще запретила ему попадаться на глаза моему мужу. Мне стыдно в этом признаться, но я его… Черт! Да! Я его стесняюсь! Но и люблю. Нет человека ближе мне и дороже. Ну, кроме Егора, естественно. Кстати! Первый плюс в моем будущем разводе: смогу чаще видеться с отцом и не тайком, а открыто.

Звонит мой телефон. А вот и он! Удивительная у моего папы все-таки интуиция. Всегда знает, когда именно ему нужно мне позвонить, чтобы поддержать, или вот как сейчас своими немудреными способами поднять мне настроение.

— Машка-какашка!

Улыбаюсь.

— Сам такой.

— Я не Машка, я друго-о-ой. Спеть?

— Спой.

Отказываться бесполезно. Все равно ведь споет.

— В городе Калязине Нас девчата сглазили Если бы не сглазили Мы бы с них не слазили.

Критикую:

— Старо!

— Зато про родные места! Ладно, тогда слушай еще:

Пионер Иван Петров Сексуально был здоров. Он

своей подруге Галке Ставил в день четыре палки.

Смеюсь. Ну как с ним быть?

— А как твой пионер Егор Стрельников? Тоже здоров?

— Ага. Только того гляди развод и девичья фамилия у нас приключатся.

— Да брось, Маш. Ты что это?

— Пап, я не одна. Можно, потом позвоню тебе?

— Ну, давай…

Ксюха смотрит с любопытством.

— Отец?

Вздыхаю.

— Ну да.

— Издалека?

— Да бог знает. Он у меня — перекати поле. Раз в месяц дислокацию меняет.

— Военный?

— Нет, — смеюсь. — Но красивый и здоровенный.

— Ладно, — Ксюха даже немного обижается. — Не хочешь, не говори. Так что там с твоими танцами? Покажешь свои таланты?

— Да мне не в чем…

— А что надо?

— Ну что-то, что не будет сковывать движения.

Ксюха убегает наверх, а потом спускается и тащит черное трико.

— Это Анька оставила. Мы с ней одно время йогой здесь занимались. Потом она забеременела и бросила, балда. А вот трико осталось. Тебе подойдет.

Точно, подойдет. Мы с Анной, женой Федьки Кондратьева, одной комплекции и ростом схожи. Ухожу в ванную, возвращаюсь уже переодевшись и неловко замираю.

— А на ноги?

— Я привыкла босиком.

— Какая музыка нужна?

— Что-нибудь быстрое и ритмичное. С барабанами.

— Быстрое и ритмичное…

Ксюха перебирает диски.

— Одна попса… О! Вот под эту ездить люблю. Хороший ритм.

Запускает. Слушаю. Да ритмуха крепкая.

— Подойдет?

Киваю. Смотрит изучающе.

— Может, теперь-то стаканчик рванешь? Для расслабона.

— Нет. Так заметно, что волнуюсь? Я соберусь. Сейчас, только немного кровь разгоню по жилам…

Закрываю глаза, поворачиваюсь к Ксюхе спиной. Глубокий вздох, не менее глубокий выдох… Несколько неторопливых, тянущихся, перетекающих из одного в другое движений из ушу. Затем резко встаю на цыпочки, поднимая руки. Потом поднимаю ногу вверх и вбок. Прижимаю ее руками к плечу. Опускаю. Теперь вторую. Шпагат продольный. Перевожу его в поперечный. Из него встаю на руки и уже стоя на руках, опять медленно развожу ноги. Мягко перекатываюсь вперед и вновь поднимаю свое тело в стойку на вытянутых руках. Сальто назад, и я уже стою, разведя руки в стороны. Акробатика. Все это просто разминка, чтобы мышцы немного разогрелись. Истинный танец не в акробатике, он в душе, он в ритмах, которые, как утверждает папа, живут в моей крови, доставшись в наследство от мамы…

Слышу, как Ксюха, увидев мою разминку, хмыкает удивленно, но глаз так и не открываю.

— Запускай. Попробую… Никогда под такое не танцевала.

Ксюха, видимо, нажимает кнопку на пульте, музыка начинается чуть медленнее, чем я привыкла, но потом набирает темп. А дальше просто живу ей, двигаюсь вместе с ней, перетекая с ее переливами. Мое сердце бьется в ритме барабанов. Мое дыхание — дыхание труб, которые поют так сладко, моя страсть закипает вместе с гитарным соло и начинает биться в такт всей мелодии, распространяясь вокруг меня нервными мощными волнами… Их я чувствую тоже. Глаза за все время танца так ни разу и не открываю. Мне не надо. Я вижу свой танец и так, изнутри. Это важнее — то, что изнутри.