Танцы на льду
Шрифт:
Валька поднялся и виртуозно крутанул дубинку между пальцами.
— Ты не ссы, Шмыльников, я профи, никаких следов не останется.
Шмыльников замахал руками:
— Погодите, погодите, может, договоримся? Хотите, я вам еще двоих сдам, кто по садикам лазает? А вы меня отмажете…
Валька схватил Шмыльникова за шиворот и потащил из кабинета. Через минуту он вернулся и зло бросил дубинку в стол.
— Ты ему врезал, Валь?
— Еще об это говно дубинку марать! Сам свое получит когда-нибудь.
Дверь
— Бардак!
Потом, увидев меня, ткнул пальцем:
— Вот! Вот! Вместо того чтобы ворюг ловить, вы на порядочных людях выезжаете! Идиотизм!
— Здороваться надо, товарищ, — опять безразлично перебил Блюминга Щеглов.
— Да, здравствуйте.
— В чем дело-то, собственно?
— Меня обокрали!
— Правда? Ну, слушаю.
— В двенадцать я вышел из офиса, чтобы ехать по делам, но заметил, что заднее колесо спустило, начал менять его на запасное…
«Врешь, однако, — подумал я, — менял не ты, а охранник».
— А какая-то сволочь вытащила из салона мою папку и удрала! Самое-то обидное, что я его чуть не догнал! Гололед помешал. Да и крепкий, стервец, оказался. Каратист наверняка. Я его за капюшон-то схватил, а он меня ногой в скулу. Очень профессионально. Тьфу, куда вы смотрите?
— В светлое будущее. Приметы помните?
— Я ж говорю — здоровый бычара, выше меня, шкаф!
И снова я вынужден мысленно перебить Блюминга. Мой рост сто семьдесят пять, а Сан Саныч едва достает мне до плеча.
— Молодой, старый?
— Средний.
— Одет во что?
— Кажется, куртка или пальто. Я не запомнил. Все темное. Главное, шустрый какой, бегает, как спринтер.
— Нечего машину открытой оставлять. Вы что, телевизор не смотрите? На сегодня это самый распространенный способ кражи. У нас целая серия идет. Колесо вам прокололи, а пока вы его меняли, папочку и того. Что там, кстати, было? В папочке?
— Я вот из-за этого и пришел. Документы кое-какие рабочие, но это не главное, хотя обидно. Самое важное — техпаспорт на машину и права. Да, еще деньги. Где-то долларов пятьсот.
«Врешь, собака! — кричит мой внутренний голосок. — Не было там никаких долларов!»
Валька, кажется, тоже не верит в деньги.
— У вас что, кошелька нет? Кто ж в папках деньги носит?
Блюминг на секунду смущается:
— Какая разница, где я ношу деньги? Куда хочу, туда и кладу.
— Понятно. А от нас вам что надо?
— Не понял?
— Ну, с разным ведь люди приходят. Кому преступника вынь да положь, кому справочку для бухгалтерии, кому страховочку.
— Мне
— Это без проблем. — Валентин достал из стола самодельный бланк справки, отпечатанный на компьютере. — Давайте ваш паспорт и данные машины.
Через минуту он протянул заполненную справку.
— С этим в ГАИ. Печать в канцелярии поставьте. Свободны.
— А заявление?
— Я ж спросил, что вам надо — преступника поймать или справку выдать?
Блюминг прокашлялся, свернул бумагу и поднялся.
— Хорошо, где канцелярия?
— Там же, где и начальник.
Громко хлопнув дверью, Аркадий Андреевич вышел.
Я повернулся к Вальке:
— Слышь, Валь. Я немного не понял. Ты его отшил или нет? Он ведь не оставил заявы.
— Никого я не отшивал. Ты ж слышал. Я спросил, что он хочет. Кажется, он хотел восстановить документы. Я разве был против? А жаловаться он не побежит. Сомневаюсь, что этот случай имел место. Нажрался товарищ где-нибудь да прос…л свою папочку, а теперь выкрутиться хочет с минимальными потерями. Знаю я этих Блюмингов.
— Хорошо, а если б не Блюминг, а честный мужик?
— Я что-то, Юрок, тебя не понимаю. Я никого и никуда не отшиваю. Я разбираюсь по существу. Это две большие разницы. А по поводу отшития вот, послушай одну маленькую историю.
Встретились на тусовке два преступных босса и обсуждают проблему.
«Слушай-ка, братишка. В отделе милиции, что на нашей территории, назначили нового начальника. Со старым-то мы хорошо ладили, никаких проблем. А этот, говорят, честный, не берет ни фига. Ушибленный по жизни. У тебя никаких предложений не имеется?»
Второй отвечает:
«Не трепыхайся по мелочам. Его свои же скинут, у нас ведь наверху тоже все схвачено. Надо этому неберущему немножко с раскрываемостью подпортить. Скажи своим людишкам, пускай на его участке устроят неделю Варфоломеевских ночей и деньков. Раскрываемость в ментуре — самый главный показатель. Они без него никуда. Как мы без „стрелок“ и „запуток“. Ну, а потом уже и с начальником побеседуем. Не хочешь иметь на территории низкую раскрываемость, тогда не выделывайся, а бери деньги и пример с умных людей. Иначе умные люди тебя быстро на берег спишут».
Так и сделали. Через месяц встречаются.
«Ну как? Он еще не одумался?»
Первый пожимает плечами:
«Я ничего, братан, не понимаю. У них как было семьдесят процентов, так и осталось».
«Погоди, погоди, твои люди-то хорошо работали, на совесть?»
«Еще как. С плотностью — одно преступное проявление на квадратный метр. И до сих пор все на свободе. Как же так? Почему процент тем же остается? Нам уже потерпевших жалко!
Наверное, менты поганые мухлюют что-то. Беспредельщики! Совсем без совести».