Танцы на снегу. Геном. Калеки
Шрифт:
Я все понимаю. В Империи – двести с лишним планет, и на всех живут по-разному. Есть богатые и хорошие, вроде Земли, Эдема, Авалона… Есть такие, как Новый Кувейт, где тоже очень хорошая природа, но с планетой случилась какая-нибудь беда. А есть планеты вроде моей родины. Когда-то ее колонизировали, потому что надо было куда-то девать каторжников и добывать радиоактивные руды. Потом уже и руда стала не очень нужна, и преступников в Империи стало поменьше, и про Карьер все позабыли. Живите как хотите… Я все понимаю. Но мне очень грустно.
– Улица Радужная, –
Я не собирался ехать дальше, я жил здесь. Протиснувшись мимо своей соседки, я вышел из автобуса.
В Порт-Ланце все названия очень красивые. Улица Радужная, Солнечный проспект, Тенистый бульвар, Вечерний сквер, набережная Туманов. Стоит только услышать такие названия, и сразу поймешь, что в этом городе живут хорошие люди. Говорят, здесь очень здорово весной, когда цветут земные каштаны и местные деревья со смешным названием «ротозейник». У ротозейника маленькие легкие плоды, которые реагируют на тепло, когда кто-то проходит мимо, отрываются от веток и падают на землю. Семена разлетаются во все стороны и на несколько минут прилипают к проходящему мимо человеку или животному. Они не липкие, они электризуются.
Но это будет потом. Еще должна пройти зима и начаться весна. А весной будет очень красиво, я знаю.
Возле дома я зашел в маленький продуктовый магазин, купил упаковку готовых обедов – они недорогие и вкусные, батон и две бутылки лимонада. Продавщица меня знала, дружелюбно кивнула и спросила:
– Ты не мерзнешь, Тиккирей?
– Нет. – Я покачал головой. – Не очень холодно.
– Все равно не ходи без шапки.
– Она в сумке, – признался я. – Я не привык носить что-то на голове.
– Привыкай, Тиккирей. – Женщина улыбнулась, взъерошила мне волосы. – Ты же серьезный и самостоятельный человек.
Она вроде как надо мной подтрунивала, но не обидно.
– Ладно, я постараюсь, – пряча покупки в пакет, сказал я. – До свидания.
Квартиру мне предоставил муниципалитет. Во временное бессрочное пользование как вынужденному эмигранту с «планеты, объявленной зоной бедствия». Наверное, для авалонцев эта квартира считалась маленькой и бедной, но мне очень нравилась. Там было четыре комнаты, и кухня, и большая застекленная лоджия, откуда видны лес и озеро – говорят, летом жители Порт-Ланца любят устраивать там пикники. Сейчас озеро застывшее, покрытое тонким серебристым ледком. Ночью на нем отражается лунный свет.
На восьмой этаж я поднялся на лифте, хотя иногда просто бегал по лестнице – вместо физкультуры. Отпер дверь и тихонько вошел в прихожую.
В гостиной бормотал телевизор. Я прислушался:
– Это страж-киборг, Даймор!
– Прикрой меня!
Затрещал плазменный бластер, судя по характерным выхлопам хладагента – армейская «Пума» в режиме сплошного разряда. Я выждал три секунды, но у «Пумы» почему-то и не думал кончаться боезапас. Тогда я выждал еще пять секунд, но хладагент тоже не кончался, и ствол у бластера даже не собирался
Я скинул ботинки, снял куртку и прошел в холл.
Лион сидел в кресле и смотрел в экран.
– Привет, Лион, – сказал я.
– Привет, Тиккирей, – откликнулся он, не отводя глаз от экрана. Там прыгали человеческие фигуры в тяжелой броне – в которой не очень-то и попрыгаешь, обстреливая здоровенного паука, хищно щелкающего жвалами. Из паука во все стороны летели ошметки мяса и железяки, но он и не думал помирать.
Я сел на подлокотник кресла и посмотрел на Лиона.
Мой друг внимательно смотрел в экран.
– Ты хочешь в туалет? – спросил я.
– Да, – подумав, согласился он.
– Сходи, Лион. Сейчас встань, сходи в туалет и сделай все, что нужно.
– Спасибо, Тиккирей.
Лион встал и вышел. Совсем как нормальный человек.
Не смогли мы со Стасем его спасти. По-настоящему спасти. Подключение в поток все-таки перебило ту программу, которую запустил в Лионе Иней. Но волю он потерял. Стал примерно как Кеол из экипажа «Клязьмы», может, даже еще хуже. Ему все надо напоминать – не потому, что Лион забывает умыться или поесть, а потому, что не видит смысла в таких поступках. Не хочется ему ничего.
А самое ужасное, что он все понимает. И где-то там, в глубине души, мучится из-за случившегося.
Лион вернулся, снова сел в кресло. Будто меня и нет в комнате. Единственное, что он по-прежнему любил делать, к чему его тянуло будто магнитом, – это смотреть телевизор. С расчетными модулями тоже так бывает…
– Ты пообедал, Лион? – спросил я зачем-то.
– Да.
Я соскочил с подлокотника, заглянул ему в глаза. Словно он мог соврать.
– Правда? Ты поел, честно? Ты хотел есть?
– Честно поел, – ответил Лион. – Хотел.
Неужели так быстро?
Мне все говорили, что рано или поздно Лион восстановится, станет как прежде. Что мозг, особенно детский, очень гибкая система и воля возвращается. Вначале в самых простых потребностях, «витальных», как выразился врач. Потом – полностью. Но никто не ждал, что это будет так быстро!
– Лион… – прошептал я. – Слушай, как я рад! Ты молодец, Лион!
Он ничего не ответил, ведь я не задал вопроса.
– Может, ты еще и посуду вымыл? – поинтересовался я, чтобы заставить его говорить.
– Надя вымыла, – охотно ответил Лион.
И вся моя радость куда-то исчезла.
– Так это Надежда тебя покормила?
– Да. Она пришла, спросила, хочу ли я есть, – спокойно ответил мой друг. – Я сказал, что хочу. Я пообедал. Потом она вымыла посуду. Мы поговорили. Потом я стал смотреть видео.
– Ты молодец, – снова сказал я, хотя никакой радости уже не осталось. – Я пойду на работу, Лион. Приду очень поздно. Когда видео выключится, – я поднял с пола ленивку и быстро запрограммировал таймер, – пойдешь спать. Разденешься, ляжешь под одеяло и будешь спать.