Танцы на снегу
Шрифт:
— Башня, мудр я или безумен?
— Ты и мудр, и безумен — и мудрость твоя, и безумие неотделимы от тебя.
— Почему я безумен, Башня?
— Время и одиночество омрачили твою душу, Бубба, но в этом мраке еще ярче сияет твоя мудрость.
Башенный пол устилали, словно белые щепки, кости. Грудой лежали черепа — уже непонятно, каких зверей. По углам жили пауки и насекомые. Раньше, до появления Буббы, сюда залетали и птицы — все балки и кирпичи были заляпаны белыми кальциевыми потеками птичьего помета. Когда-то водились тут и мыши, обычные
Все, что, на сколько хватало глаз, окружало башню — вся эта часть суши, окруженная водой, — было его царством. Он был повелителем равнины. Он нависал над землей, он падал с неба, как крылатый демон, и брал любую добычу, привлекшую его взгляд.
— Башня, хороший ли я правитель для своего царства или тиран?
— Не все тираны — деспоты, Бубба.
— Ты говоришь обо мне, Башня?
— Да.
Вечер крался по земле, обволакивая все слабым закатным румянцем, наполняя мраком углубления и впадины. Бубба стоял на балке, держащей большой колокол, как человек в плаще из черных перьев на плечах. Когда сумрак сгустился, Бубба поднял крылья и вылетел в башенное окно.
Он облетал свою землю, бесшумно взмахивая крыльями. Внизу проплывало лоскутное одеяло полей. Бубба внимательно глядел вниз — не шевелится ли кто-нибудь среди глубоких теней? Его зоркий взгляд различал все, даже неровный полет комара.
Он опустился и сел на одну из верхних ветвей высокого вяза. Все живое готовилось к ночи — кто собирался спать, кто просыпался. Слетались, оживленно переговариваясь, к своим гнездам в ясеневой кроне скворцы, вылетали из убежищ летучие мыши, шуршали, устраиваясь на ночлег, утки, выходили на охоту горностаи и ласки. Глаза Буббы загорелись: он увидел домашнее существо. Маленький терьер спешил по дну канавы к месту, где, как он знал, его ждали игры и развлечения.
Бубба переступил лапами на ветке, готовясь к броску. Ничего не подозревающая собака вскарабкалась по склону канавы и скрылась в высокой траве. Бубба ждал. Вот собака вышла из травы и побежала вдоль канавы к кроличьей норе в углу поля. В одном месте канава совсем обмелела, боковые склоны почти исчезли. Когда терьер дошел до этого места, Бубба снялся и полетел по широкой ниспадающей дуге.
Над его головой весело засвистел ветер. Терьер беззаботно бежал туда, где ему не раз уже удавалось спугнуть одного-двух кроликов и хорошенько погоняться за ними по всему полю.
В последний момент какой-то инстинкт заставил терьера оглянуться через плечо, но, не догадавшись посмотреть вверх, он лишь окинул взглядом канаву. Так, с повернутой назад головой, он и встретил внезапный удар. Когти Буббы вспороли кожу на собачьей шее.
Но между терьером и кроликом есть все-таки разница, и собака оказалась проворнее, чем Бубба ожидал. Она изогнулась всем телом и яростно дернулась. Вонзиться в шею как следует когтям помешал толстый кожаный ошейник с медными кнопками. К удивлению Буббы, собака вырвалась из его когтей и упала на землю, раненная, но живая. Она тут же вскочила и бросилась в густой лесок на краю поля.
Такого с Буббой еще не случалось. Немыслимо, чтобы добыча, в которую он уже вонзил когти, от него ушла! Это создание должно висеть в его
Бубба поднялся выше над лесом, потом вернулся. Терьер, конечно, думал, что там, в чаще, ему ничего не грозит. Что же, придется ему понять, что там, где охотится Бубба, нет безопасных укрытий.
Гигантская птица влетела прямо в лес, обходя стволы легко и искусно, как ястреб-тетеревятник. Несмотря на свои громадные размеры, Бубба чувствовал себя среди деревьев еще увереннее, чем в открытом небе. Терьер, отчаянно пытаясь оторваться от преследователя, забегал в кустарники и заросли вереска, окружающие толстые стволы. Бубба время от времени присаживался на ветки, снимаясь в воздух, как только терьер показывался снова.
Собака жалобно скулила. Вся роща это слышала, и все звери — барсуки, кролики, горностаи, лисы, травоядные и хищники, — все укрылись в норах, дуплах, зарослях. Запах крови стоял в воздухе, и ужас пронизывал зеленый лесной сумрак. Все звери, и матерые, и детеныши, задыхаясь от ужаса, застыли в оцепенении.
Бубба преследовал добычу упорно и безжалостно. Он выгнал пса на тропку, ведущую мимо чащи на прогалину. Его ромбовидные глаза светились торжеством. Нет, никто не уходил и никогда не уйдет от его громадных, размером с человеческую руку, когтей, никто не скроется от стального горбатого клюва!
Он рухнул на несчастную собаку, как скала. Один отчаянный крик, быстро замерший трепет — и клюв разорвал собаке горло. Хлынула кровь.
Кровь была хороша на вкус. Бубба выклевал глаза, добираясь до того теплого и сладкого, что укрывалось в черепе. Выпив мозг, он поднялся в черно-пурпурное небо с трупом собаки в когтях.
Он летел, могучий и величественный. У любого, кто увидел бы его снизу, перехватило бы дыхание. Да, Бубба — единственный на свете. Вот он летит, безжалостное мрачное божество, всевластное над зверями полевыми и птицами в воздухе. Никто не может противостоять ему, кроме человека, но люди не знают о его существовании.
Он принес тело терьера в свое гнездо и стал рвать его когтями и клювом, брызгая вокруг кровью, разбрасывая ошметки мяса. Клочья собачьей шкуры он отдирал и отбрасывал. С мягкими, теплыми внутренностями расправился мгновенно — печень, почки, кишки легко скользнули ему в пасть.
Через день-два собачий череп присоединится к остальным белым безглазым черепам, украшающим колокольню. От того, кто всего час назад был другом и любимцем маленького мальчика, от того, кого нежно любила, о ком заботилась человеческая семья, остались только жалкие объедки.
Бубба чувствовал тяжесть в желудке.
— Я насытился, Башня.
— Да будет воля твоя, Бубба.
Глава двенадцатая
Но было все-таки одно существо, которое не боялось повелителя равнины, и вообще никого. Ее звали Джитти. Она и сама была хищницей и питалась вкусными улитками, червями и слизнями. Она была невелика, гораздо меньше зайца или кролика, и, конечно, оружие, которым она располагала, не могло бы спасти ее от могучего Буббы. Этот чудовищный убийца, отсиживающийся в дневные часы в своей мрачной башне, мог бы схватить маленькую Джитти с земли, распороть ей живот одним движением и проглотить то, что было внутри, в три глотка.