Танцы на стёклах

Роксана Чёрная

Я отложил телефон и крутанулся на стуле, на котором сидел.

– Светлана, что случилось?

Дежурная медсестра, уже как полгода в меня влюблённая, как обычно что-то мямлила, боясь открыть рот шире и выдать свои чувства. Как будто о них кто-то не знал.

– Светлана, четче пожалуйста, пока я логопеда не вызвал или может быть позвонить вашему мужу?

Жестоко, но сработало. Она открыла глаза шире и громко произнесла:

– Там у Синицыной из тринадцатой палаты давление понижено, и пульс почти не прощупывается. Я подумала, что стоит поставить

капельницу с глюкозой, но может ее лучше осмотреть? Её соседки говорят, что она так и не поужинала.

В голове зашумело, а сердце неистово забилось только при одном упоминании моей почти любовницы. А что там дальше?

– В смысле не поужинала? У нее совсем мозгов нет?

Я подорвался с места, и, мельком взглянув на рыженькую медсестру, вылетел из ординаторской. Мысли о еде мгновенно стали неважными, а голод, который еще пару минут назад заявлял о себе достаточно громко, стремительно отступал.

Я шел спокойно, хотя и хотел побежать, думая о том, с каким бы удовольствием отшлепал одну небезызвестную девицу. Сделал бы то, что так и не сумел её отец – научил заботиться о своем здоровье.

В коридоре горели только пара ламп, создавая почти томное освещение, подходящее для триллеров или фильмов ужасов.

Я, открыв двери тринадцатой палаты всматривался в чернильную тьму, сразу улавливая нужный мне силуэт на второй кровати.

– Синицына, – я включил свет, когда вошел, совершенно не заботясь, о скорее всего уже спящих пациентках. За окном было темно, что создавало на окне яркое отражение происходящего.

Присев на нужной кровати и сразу вытащив из-под одеяла тонкое запястье, я подумал отчего-то насколько легко его сломать.

Соседки Синицыной, конечно, проснулись. Они сразу приподняли головы, и с любопытством присущим всем представительницам их пола, наблюдали за моими действиями.

Я без труда перевернул худое тело на спину и посмотрел на бледное лицо с подрагивающими ресницами. Потом проверил пульс, он почти не прощупывался, а дыхание было рваным. Стетоскопом проверил равномерное сердцебиение и потряс плечо.

– Синицына, откройте глаза.

Были бы мы одни я бы уже орал.

На худом лице синие глаза показались мне огромными, и я даже замер на мгновение, чувствуя, что задыхаюсь. Очнулся быстро и принялся задавать элементарные вопросы, на которые я и так знал ответы.

– Что значит, ты не помнишь? – процедил я сквозь зубы.

– Наверное, потому что у меня сначала адски болел живот, и я не могла ничего съесть, – огрызнулась она и на щеках выступил румянец. Ладно, хоть не умирала.

– Потом мне делали операцию, кажется вы, если не ошибаюсь, – попыталась пошутить она, а я отметил, что память в норме. – А потом на моих глаза почти умерла девушка. Это, знаете ли, не возбуждает аппетит.

– А днем, а ужин? – шипел я, чуть наклоняясь.

Она пожала плечами, что вызвало у меня просто лютое бешенство от того насколько она попустительствовала своему здоровью, когда совсем недавно я рисковал карьерой, делая ей эндоскопию.

Ладно, сделано это было из эгоистичных побуждений, но она-то об этом не знала.

– К ней мама приходила, а потом парень. Мы, если честно, забыли взять ей ужин, – послышался виноватый голос пациентки, которой делали прижигание слизистой прямой кишки. Для меня все пациенты были не фамилиями, именами, а теми заболеваниями, с которым они у меня появлялись.

– В следующий раз не забывайте, – сказал я спокойно, но внутри кипело, как масло в моем автомобиле, раздражение. А вот его природа была мне неизвестна, и это точно не касается только что упомянутого парня.

Я снова посмотрел на Синицыну, на всколоченные волосы, на припухшие губы, которые она то и дело облизывала, и не мог насмотреться.

Хрень какая-то. Все. Встать. Выйти. Дать задание Свете, чтобы поставила капельницу. Простые команды, но тело не слушалось.

Мы не прерывали поединка взглядов почти полминуты, хотя я знал, насколько это всё выглядит странным и, судя по порозовевшим щекам девчонки, неловко. За нами наблюдали три пары глаз, и я сейчас действительно должен был отдать нерадивую пациентку на поруки Светлане и вернуться к заказу еды.

Должен был.

Но близость этого тела опять лишала разума и вызывала желание лично убедиться, что она поела.

Нехорошо. Такая забота о пациентах мне не свойственна, впрочем, ни с одним из них я не оказывался на грани интимной близости.

– Вставайте, – сказал я, и сам поднялся на ноги.

Пациенты переглянулись, и Синицына вскинула брови.

– А разве?

– Я что заикаюсь? Встаем, идем на осмотр.

– Но сейчас почти полночь.

– Вот именно! И вместо того, чтобы заниматься своими делами я буду заниматься вашими. Встаем, Синицына, – почти рявкнул я.

Она резко, зло скинула одеяло и рывком села. Я видел, как эти простые движения заставили ее побледнеть и задышать чаще.

Я раздраженно вздохнул, просто наклонился и поднял легкое тело на руки под дружный восхищенный вздох присутствующих дам.

– Это было очень невоспитанно и непрофессионально, – сообщила Синицына, когда я вышел с ней на руках из палаты.

– Когда в следующий раз решишь умереть, будь добра делать это не в моё дежурство.

– Вас только ваша работа интересует, – буркнула она, но поерзав, всё-таки устроилась удобнее и даже обняла за шею, обдавая меня еле слышным запахом малины. Вот кто поймет этих женщин? Душ она, значит принять успела, с парнем встретилась, а про еду забыла.

– Обычно это вполне справедливое утверждение, но учитывая, что я собираюсь тебя кормить, вместо того чтобы просто назначить глюкозу внутривенно, то несешь ты ахинею. Скажи, а все балерины такие дуры, или ты несчастливое исключение? – приподнял я брови и посмотрел на обиженное лицо. Нет, ну как можно быть красивой с таким выражением?

– Я не дура, – проворчала она. – Между прочим, я одна из немногих, кто прочитал почти весь список школьной литературы.

Я хмыкнул и закатил глаза.