Танцы с королями
Шрифт:
Торжественный въезд Людовика в Версаль собрал огромные толпы народа. Люди прибыли из самых дальних городов и сел, чтобы поглазеть на переселение королевского двора на постоянное место. Пушки гулко ухнули, салютуя королю, трубачи затрубили в фанфары, и на Королевской площади выстроился в почетном карауле полк швейцарских гвардейцев. Наконец, показался эскорт мушкетеров, а за ним резвая шестерка гнедых мчала красную карету и короля в ней.
Маргарита отпустила Люсиль и остальных работников и работниц пораньше, чтобы они смогли стать свидетелями этого значительного события в истории Франции. Сама же она пошла только ради того, чтобы увидеть Огюстена, который скакал на коне среди свиты придворных вслед за серой, позолоченной каретой королевы, которую катила упряжка из шести превосходных буланых
Большая часть Версаля так и стояла в строительных лесах, и ей суждено еще было оставаться в них долгие месяцы и годы, ибо король постановил, что все помещения для правительственных учреждений должны своим внешним видом внушать благоговение и восхищение и превосходить по качеству все, что было создано архитекторами до сих пор. Отделочные работы в новой галерее западного крыла были еще далеки от завершения, и штукатуры, маляры и художники в заляпанных известкой и краской куртках были столь же обыденным зрелищем, как и придворные в роскошных камзолах и париках. Многочисленные апартаменты предназначались и для женатых придворных, и нетрудно было предсказать, что некоторые жены, будучи поставленными перед необходимостью прожить здесь многие годы, захотят по-новому отделать помещения или изменить их интерьер в соответствии со своим вкусом, перед тем как въехать в новое жилье.
Людовик терпеливо относился ко всем таким затеям, более того: он финансировал все эти траты из государственной казны, рассматривая их как вложение в выгодное дело — создание шедевра архитектуры, прославляющего его величие. Завидуя Людовику и стремясь подражать ему, многие правители в Европе стремились покупать предметы роскоши, производившиеся во Франции, и внешняя торговля давала стране солидную прибыль, достигнув невиданного размаха. Мастера неустанно трудились, изготовляя бриллиантовые украшения, шелка, гобелены, ковры, мебель, хрустальную посуду, зеркала, ювелирные шедевры из золота и серебра, которые поставлялись во все уголки Европы и попадали порой даже в другие часта света. Людовик, прекрасно зная, сколь тщеславны его придворные, был уверен, что результаты искусной работы плотников, маляров и позолотчиков при отделке квартир не останутся незамеченными придирчивыми соседями, и вскоре между обитателями Версаля начнется соперничество за обладание самыми элегантными апартаментами или, если дело касалось холостяков, самой красивой комнатой. Его тайный расчет заключался в том, чтобы привлечь их всех на свою сторону роскошью, ослепить пышным великолепием, заворожить красотой их жилищ — до такой степени, чтобы для них стало немыслимым жить где-то в другом месте. Борьба предстояла долгая и упорная, но никто не мог противиться его воле, если только королевское решение было уже принято.
Людовик никогда не морщился от запаха красок и штукатурки — наоборот, по-своему они доставляли ему не меньшее удовольствие, чем цветы, которые он очень любил. Многие вечно брюзжавшие придворные, которые искали повода, к чему бы придраться, заявляли, что их тошнит от пыли и запахов стройки. Удостоверившись, что король их не слышит, они издавали громкие стоны или симулировали головокружение, когда до них дошло известие о намерении Людовика оборудовать для себя сверхроскошные новые покои. Эта новость вызвала большой переполох.
Новые королевские апартаменты должны были размещаться в самом центре дворца, в старом восточном крыле, в комнатах, которые давным-давно занимал Людовик XIII. Из их окон открывался прекрасный вид на Кур де Марбр, Кур Рояль и Плац-де-Арм и дальше, за дворцовые ворота. Людовик, пришедший в восторг от своего замысла, удивлялся, как это он прежде не додумался до этого, и приказал архитекторам начертить план. Он хотел, чтобы посреди новых покоев сияла, как огромный драгоценный камень, великолепная гостиная, откуда проход вел бы прямо в спальню, украшенную золотом. Из спальни через стеклянные двери можно было попасть на позолоченный балкон, опиравшийся на красивые старинные колонны из розового мрамора. Любой человек, в любое время дня и ночи, пожелавший войти или
Аллегорическое значение выбора места для новых королевских апартаментов было ясно каждому. Как планеты вращались вокруг солнца, так и вся жизнь в Версале и во всей Франции должна была зависеть от ежедневных пробуждений и отходов ко сну Людовика, от его восходов и закатов. Король-солнце должен был, наконец, достичь своего зенита.
У Людовика был еще один повод для радости. Небольшая война, которую он затеял несколько месяцев назад, закончилась выгодным для него миром, и король устроил по этому случаю прием для тех придворных, которые отличились в сражениях. Среди них был и Жак. Случилось так, что Маргарита в день его возвращения пришла в вестибюль проверить, как себя чувствует Кларисса: после жестокого приступа лихорадки девушка впервые, наконец, смогла приступить к работе. Однако все шло превосходно, подменять Клариссу не потребовалось, и Маргарита собралась уже уходить, как вдруг столкнулась лицом к лицу с супругами Фресней.
— О, я вижу, и ты пришла, чтобы поприветствовать нас! — растроганно произнес Жак.
Похоже было, что и Сюзанна обрадовалась, увидев ее:
— Да ты похорошела, Маргарита! А как пожинает Огюстен?
Сюзанна выглядела отдохнувшей и счастливой, на ее лице не было заметно никаких следов тревоги и внутреннего разлада, столь характерных для нее перед отъездом. Обменявшись накоротке новостями, Жак поспешил откланяться: опоздавшие на королевский прием рисковали навлечь на себя монаршую немилость. Сюзанна, соскучившаяся по новостям светской жизни, осталась, чтобы поболтать с Маргаритой. Наконец, та сказала, что ей пора возвращаться в мастерскую, и они уже собирались распрощаться у подножия лестницы, как вдруг на их глазах произошла весьма примечательная сцена.
Атенаис де Монтеспан спускалась по лестнице с болонкой на руках, весело болтая с дамами из своего окружения. Ее красота не поблекла, а напротив, производила неотразимое впечатление. В одежде она по-прежнему предпочитала яркие, броские тона, которые ей очень шли. С противоположной стороны к подножию лестницы приближалась Франсуаза де Ментенон, выглядевшая очень элегантно в темно-голубом платье с белыми кружевами. Заметив, кто идет ей навстречу, она замешкалась и остановилась. Когда-то эти две женщины были неразлучными подружками, вот почему воспитание королевских бастардов было поручено именно ей. Однако соперничество из-за места королевской фаворитки привело к тому, что все теплые чувства между ними исчезли, уступив место неприкрытой вражде.
После краткой заминки Франсуаза ступила на лестницу и начала подниматься, изящно неся свое гибкое тело. Когда обе женщины поравнялись, мадам де Ментенон, изобразив на лице умильную улыбку, произнесла:
— Я вижу, ты спускаешься все ниже, Атенаис, а я поднимаюсь вверх все по той же лестнице…
И она с видом победительницы проследовала дальше, повергнув этими словами соперницу, которая остановилась и, задыхаясь от возмущения, так и не смогла найти достойный ответ. Внизу Сюзанна взволнованно схватила Маргариту за руку. Всем, до чьего слуха долетели слова, сказанные мадам де Ментенон, был очевиден скрытый в них намек на скорую отставку Атенаис, влияние которой на короля стремительно падало, и на такой же стремительный взлет Франсуазы.
На глазах Атенаис выступили слезы неизлитой злости, когда она вихрем пролетела по вестибюлю и вскочила в ожидавшую ее карету. Сюзанна помрачнела. Это происшествие не позабавило се, в отличие от многих других свидетелей и свидетельниц, лица которых выражали веселье.
— Ты должна рассказать Огюстену обо всем, что мы сейчас услышали, — волнуясь, сказала она Маргарите. — Это очень важно!
— Но почему? Я не понимаю…
Сюзанна смерила ее недоверчивым взглядом.
— А разве он никогда не вел с тобой разговоров на эту тему? Да ведь мадам де Ментенон никак нельзя обвинить в симпатиях к гугенотам, скорее наоборот! И если она отважилась на такое высказывание публично, это предвещает беду для Огюстена и его собратьев по протестантской вере.