Танцы в лабиринте
Шрифт:
— Ой, Толя… — Леон смахнул слезу. — Что ж вы, право… Ее же пожалеть надо. Она же больной человек.
— Она больная? Это она-то больная?! Да она железная! Она до сих пор жива. Она еще всех нас переживет и похоронит, вот увидишь. Она же не человек. Она… идея воплощенная. А идеи бессмертны.
— Это спорно, — Рим водрузился обратно на табурет. — Идеи тоже умирают.
— Только не эта.
— Нет… такое уже было, но…— Рим потянулся к рюмке. — Вот у Гумилева, в теории этногенеза…
— А вы знаете.
— Иди ты!
— Ну да. Он же у нас историк.
— Это ж надо…
— Ей-богу.
— Колоссально…
— Ну вот, — попытался продолжить Рим.
— Послушайте, Рим, — Леон чуть добавил коньяку в Лизину рюмку, и она уже не протестовала, — а ведь вы нам так и не объяснили, почему не улетели в Душанбе.
— Да нет, я же говорил, — Рим выпил и взял кусочек помидора, — у меня тут вдруг родственники объявились. Два. Сразу. Один из Душанбе, а другой из Франции. Он там живет. Во Франции. Но он — старовер.
— Иди ты! — удивился Анатолий. — Колоссально…
— Ну да. Оказывается, там тоже староверы живут. Эмигранты. А этот, который из Душанбе, он мусульманин правоверный. По-моему, даже в каком-то духовном звании. Ну… они познакомились, выяснили, что — родня. И так сошлись, ну просто…
— В рукопашную? — прикурил сигарету Анатолий.
— Да нет. Как раз наоборот. Я же не пил ни глоточка уже года полтора. А тут с ними…
— Минуточку, — перебил его Леон. — Мусульманам же Коран пить запрещает.
— Да, — кивнул Рим. — В Коране написано: «Первая капля алкоголя губит правоверного». Так он ее и не пьет. Палец в рюмку опускает, вынимает, каплю эту самую стряхивает, а уж остальное…
— А старовер?
— Ну… он потом покается, отмолит. И вот я и должен был проводить самолет в Душанбе. Но меня, видимо, у вас тут забыли. Я, видимо… устал, они же меня неделю почти за собой таскали, а я им город показывал. Правда, не помню что. Только проституток и помню. Но проституток я отверг. Это помню.
— А что так? — поинтересовался Леон.
— Ну… мне не нравится.
— Нет, вы не стесняйтесь, мне на самом деле интересно.
— Да ну вас.
— Рим…
— Ну… они, как правило, не кончают. Только притворяются, а это же сразу заметно.
— А вам это важно?
— А как же? Если я ложусь с женщиной в постель, значит, я на ней женюсь. Я могу с ней разойтись наутро, могу и через час, но пока мы в постели, мы — муж и жена. А она меня не хочет… Это как так?
— Но это же за деньги. Другое дело.
— Никакое это не другое дело. У степных народов, например, невесту тоже выкупают, калым называется. Тоже, получается, — за деньги. Какая разница, кому платят — родителям, родственникам, сутенеру? И невеста, иной раз, тоже жениха только на свадьбе впервые и видит.
— И что, вы полагаете, она должна испытывать желание?
— Но ведь она же знала, что ее выдают замуж? Она же руки на себя не наложила, в конце концов? Значит, согласна. А раз согласна, то… Она теперь моя должна быть. Вся, целиком. А не подсовывать только свое тело и больше ничего. Это нечестно. Это тогда получается тот же самый онанизм, только с использованием чужой плоти.
— Но ведь у женщин с оргазмом вообще все гораздо сложнее. Поверьте мне, как медику.
— Дело не в этом. Проститутки просто не хотят кончать. Вот и все. А ты чувствуешь себя дураком в результате.
— Полагаете?
— Конечно. Должен быть диалог. А иначе зачем это все нужно?
— Это в вас ваша азиатская кровь говорит.
— Может быть. Только мне не нравится, и все. И вообще…
— А вы женаты?
— Конечно. Я Нелю очень люблю. Надо бы ей позвонить, она, наверное, расстраивается. Только боязно как-то.
— Опохрабримся? — приподнял рюмку Анатолий.
— А потом, господа, — на острова, — Леон взял свою рюмку. — Погоды-то какие, а? Грех в доме сидеть. Лиза, вы бывали у нас на островах? Ах, ну да… А хотите?
— Да, — кивнула Лиза.
— Господи, ну что за прелесть! — Анатолий склонился к Лизе через стол. — Безешку запечатлеть позвольте? В щечку то есть поцеловать. Ничего, а?
— Ничего… — Лиза подставила щечку.
— Ну вот… чудо, ну просто чудо. А потом я портрет твой напишу, хочешь? Маслом! На вороном коне! Голую, а? Ничего?
— Зачем же вороного коня маслом-то мазать? — удивился Рим.
— Да иди ты, — отмахнулся Анатолий. — А потом женюсь.
— На ком?
— Ну не на тебе же. На ней вот, — взглянул он в сторону Лизы. — Как честный человек, имею право.
— И я, — кивнул Рим.
— У тебя же есть жена уже. Одна. И рисовать ты не умеешь.
— Ой… только не надо маму парить.
— Все, господа, все! — Леон решительно встал из-за стола. — На острова!
15
Проснувшись, но пребывая еще в уютной полудреме, Адашев-Гурский не сразу вспомнил, где находится. И, лишь открыв глаза, осознал, что он в лечебнице.
«Все, — решительно сказал он самому себе, выбрался из постели и стал надевать на себя одежду. — Хорошенького понемножку. Хватит с меня услуг платной медицины. Я уж как-нибудь сам о себе, любимом, позабочусь».
За окном светило солнышко.
Александр взглянул на часы.
«Мать честная, — изумился он. — Если это утро, так я, выходит, сутки проспал! Да ну их с этими их капельницами. Чего они в них наливают-то? Это ж надо…»