Танцы втроем

Зорич Александр

– А, это… – я небрежно махнул левой рукой. – Пустяки. "Калашников" прошил бы ее насквозь.

– В вас, впрочем, стреляли не из "Калашникова".

– А из чего, кстати? – Мне действительно было интересно.

– Как я понял из общения со врачом скорой помощи, из "Макарова". Он у нас спец. Говорит, раз пуля на конце полусферическая и на глазок имеет калибр миллиметров девять, то "Макаров".

Как я устал от "Макаровых"! Рубину – из "Макарова", сам я всю жизнь хожу с "Макаровым", и сейчас

тоже "Макаров". Впрочем, "Магнум" или "Беретту" или, упаси Господь, "Смит и Вессон", я бы не пережил.

– Так на что все-таки жалуетесь? Что болит? – Спросил врач, не дождавшись от меня никакой реакции.

– Бок болит. Правый. Голова. Здесь и здесь. Подташнивает, извините. И есть очень хочется.

– Да, сотрясение, как я и думал. Вас не знобит?

Я постарался внимательно прислушаться к своему организму.

– Н-нет. Нет, – наконец заключил я.

– Отлично. Сейчас померяем температуру, сделаем вам пару укольчиков, энцефалограмму, покормим и можете отдыхать дальше. Меня зовут Владислав Николаевич и в ближайшую неделю мы будем видеться ежедневно, так что привыкайте.

– Неделю?!

– Ну а что вы хотели? – Строго спросил этот самый Николаевич. – Вам еще очень и очень повезло. На голове-то у вас, небось, куртки не было.

После этого он потерял ко мне всякий интерес и занялся Сережей, а ко мне приблизилась медсестра и, делая вид, что ей совершенно безразличен такой красивый, молодой и отважный мужик, как я, попросила перевернуться на спину и подставить ей мой молодой и красивый зад.

***

14 мая, 13.27

Сережа был отправлен на процедуры. Все необходимые процедуры надо мной были произведены на месте и, строго-настрого запретив мне вставать, читать, болтать и волноваться, сестра удалилась, пообещав через полчаса подать мне обед в постель. А что, неплохо. Обед в постель. Приносит милая девушка. После знакомства с Наташей я снова стал обращать внимание на женщин. Сравнение, увы, было не в их пользу, но после того как она чуть было не вышибла мне вчера вечером мозги, я подумал, не стоит ли пересмотреть свои взгляды. Впрочем, куртку с кевларовой начинкой подарила она же. Да и зачем ей вообще было в меня стрелять?

Голова болела и думалось из рук вон плохо. Я решил, что до прихода сестры лучше немного поспать, но не тут-то было. В палату вошел невысокий, но толстый призрак, отгородившийся от внешнего мира пышным импортным букетом бог весть каких цветов.

– Здорово, Володя, – сказал он дружелюбно и я, постепенно признавая в посетителе Глеба Георгиевича Булавина, ошалело ответил:

– Здравствуйте, товарищ полковник.

– Отставить "товарищ полковник", за глаза ведь кличете меня Глебом Георгиевичем…

Это я уже слышал. Похоже, я снова у Булавина в фаворе.

– Присесть позволишь? – Спросил он, бережно возлагая на тумбочку рядом со мной свой заморский букет.

– О чем речь, Глеб Георгиевич? Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома, – сказал я довольно

развязно, потому что мне, по большому счету, было на все наплевать.

– Ну что, Володя? Ты теперь у нас в раненых героях. Пол-управления к тебе в гости вострится. Ну а мне, старику, от молодежи отставать как-то неудобно. Хоть в этом ее опередить удалось.

– Спасибо, Глеб Георгиевич.

Да не мути ты уже. Говори, зачем приперся.

Булавин некоторое время помолчал, глядя куда-то в окно, которого я, лежа на спине, естественно не видел.

– Бухгалтера твоего шлепнули, – наконец сказал он.

Не могу сказать, что меня это сильно огорчало. Его, похоже, тоже. Но со смертью бухгалтера исчезала возможность прижать хвост Сапегина. Меня это огорчало. Его – не знаю.

– Как? – Спросил я для приличия, хотя прекрасно понимал, как. Из "Макарова", разумеется, из того же, из которого первый раз пальнули в меня.

– Качественно, – заверил Булавин. – Два раза в голову, два раза в грудь.

– Кто? – Спросил я опять же для приличия, хотя не сомневался в том, что это была Наташа.

– Кто-кто. Вот ты мне и расскажи – кто. – Сердито сказал Булавин.

– Видите ли, Глеб Георгиевич…

Я вкратце изложил ему события вчерашнего вечера, не умолчав ни о чем, кроме того, что стреляла Наташа. По этому поводу я, не моргнув глазом, сообщил, что было очень темно и после первой же пули, которая досталась мне, потерял сознание. И это была чистейшая правда.

– М-да, Володя… – протянул Булавин. – Нехорошо получается. Он вроде бы и убийца Рубиной, но его письменных показаний у нас нет, ни черта у нас нет, сплошная неясность. И связь его с Сапегиным какая-то невнятная. И контрабанда эта китайская тоже… Но, – вздернул брови Булавин, – черт с ним, с бухгалтером. Пусть его делом Золотарев занимается. А вот что мне делать с тобой?

Хорош вопросец. Если бы не боль в правом боку, я бы с удовольствием пожал плечами.

– В каком смысле, Глеб Георгиевич? – Спросил я в свою очередь.

– В самом что ни на есть прямом. Ты ведь гулял по кабакам как частное лицо?

– Да, – согласился я, не понимая, к чему он клонит.

– И в больнице ты оказался как частное лицо, Сергей Владимирович, – Булавин хитро подмигнул. – Сосед у тебя, кстати, интересный, заметил?

– Ничего парень, – согласился я совершенно нейтральным тоном.

– Ну так, пожалуй, и лежи здесь спокойненько, как частное лицо. Полечишься, поправишься, Золотарев потихоньку закончит дело, ты вернешься из отпуска и все будет хорошо. Лады?

– Лады, – согласился я. Хотелось бы мне знать, что я принципе мог сказать Булавину, кроме как "лады". "О'кей" еще мог сказать.

– А вообще ты молодцом. И Наташа твоя молодцом. Какую куртку пошила! – Восхитился Булавин, вставая. – Не знаешь, сколько стоит, может, всему Управлению такие заказать?

– Хорошая мысль, Глеб Георгиевич, – опять же согласился я. Общение с Булавиным всегда представляет собой игру в одни, причем отнюдь не в его, ворота.

– Ну ладно, Володя, бывай.