Танец Арлекина
Шрифт:
И назвал бог Орок грядущие времена Эпохой Искупления, наступающей для того, чтобы все ответили за свои грехи.
И хотел мертвый бог прогнать от себя все народы, но воскликнул тогда его светлый сын Агонис, выступив вперед:
— Отец! Ты несправедлив, ибо стоит тут и брат мой Корос. Что же станет с его людьми? Где им жить?
И вознегодовал тогда бог Орок:
— Не говори мне ни слова о проклятом сыне моем, заслуживающем только презрение и ненависть!
И, схватив с этими словами кристалл своего старшего сына, подбросил Орок его к небесам, да так высоко, что никому не было дано увидеть, куда он упал.
— Проклятое племя! — сказал Орок. — Такова ваша судьба! Вы будете вечно скитаться в поисках кристалла — только он и сможет утешить вас. А другие народы станут ненавидеть вас, ибо не забудут, что именно ваш бог повинен в разрушении долины Орока.
Вот так была предначертана судьба Земли. Ночью, предшествовавшей уходу богов в Царство Титанов, созвал Агонис к себе братьев и сестер и сказал:
— Братья и сестры! Ярость нашего отца справедлива. Он обрек земных мужчин и женщин на тяжкую судьбу. Однако вновь я говорил с ним во мраке смерти его. Отец наш разделил пять наших кристаллов, роздал их людям, но настанет день, и они снова объединятся. Поэтому должны мы не оставлять попечение о вверенных нам народах до того часа, когда вновь наступит объединение. Так давайте же помолимся теперь об этом, пока не пробил час нашего ухода в Царство Вечности.
Но сам светлый бог этой ночью не молился. Он призвал к себе чародея Тота-Вексрага и сказал ему:
— О хитрый изменник, время твоего наказания миновало. Но ответь мне, что сталось с твоей дочерью? Брат мой Терон сказал мне, что она исчезла, но как могло такое случиться? Покажи мне, где она?
Но отвечал Агонису чародей:
— Моя дочь пропала. Я не знаю, где она, и даже магия моя бессильна ответить на этот вопрос.
Только горько вздохнул светлый бог и посмотрел в магическое стекло, в котором по-прежнему светился образ чудесной красавицы.
— Эта женщина, — сказал Агонис, — могла бы спасти этот мир. Будь она рядом со мной, этому миру было бы суждено процветание. Но она исчезла, и все потеряно.
И миновала ночь скорби, и когда начался новый день, собрались пять народов в последний раз у Камня Бытия и Небытия. В урочный час явились к ним все пятеро богов, и попрощались по очереди каждый со своим народом. Но когда пришла пора прощаться Агонису, оказалось, что он исчез.
— Где Агонис? — кричали все кругом, но пропал светлый бог, точно так же, как и его возлюбленная.
До сих пор никто так и не знает, что же с ним случилось. Некоторые говорят, будто бы он сошел в Камень Бытия и Небытия, другие — будто бы он ушел в магическое стекло.
А третьи утверждают, будто бы он в тот день переоделся и затерялся в толпе, собравшейся у Камня. Говорят, будто бы он ушел вместе с людьми в тот день и отправился
До сих пор, хотя с того дня миновали тысячелетия, почитатели Агониса верят, что настанет день, и вернется к ним их бог, и приведет с собой свою возлюбленную.
И говорят они, что только тогда закончится Эпоха Искупления и начнется новая эра в истории Земли.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МАЛЬЧИК В ЧЕРНОМ
ГЛАВА 1
ТИГР В ЛЕСУ
Глубоко в чаще Диколесья — зеленая, обволакивающая тишина. Прозвучит ли хрипловатый крик кукушки, прозвенит ли соловьиная трель — все звуки поглотит лесная чащоба, и вновь всем завладеет безмолвие.
Но вот что-то яркое мелькнуло на фоне темной зелени.
— Лесной тигр!
Ката бросилась вперед, но лесной тигр исчез.
— О папа, пусть он вернется!
— Лесной тигр идет, куда захочет, девочка моя. Он — существо особенное и знает это. Неужто он станет показывать свои полоски глупым маленьким девочкам?
Глупым?
Ката напряженно вглядывалась в чащу. Ей так хотелось, чтобы все существа, обитавшие в лесу, были ее друзьями. Одним только взглядом, без песен и танцев, она могла призывать белок и малиновок, и даже жирного барсука. Она могла разговаривать с мудрым филином и скользкой выдрой, жившей в реке. Вот только лесной тигр не являлся на ее зов, оставался для нее золотым пятном, яркой вспышкой на фоне темной зелени.
— Порой самые яркие вещи как раз и остаются для нас скрытыми, дитя мое. Но настанет час — и мы увидим их.
Ката вздохнула. Сколько раз отец повторял эти слова? А сейчас даже не обернулся. Шагает себе в своем плаще с капюшоном, переставляет ноги, опирается на длинный посох, опускает его в толстый ковер опавшей листвы. Так жарко, так тихо в лесу, что полы плаща старика не шевелятся.
Ката окликнула отца:
— Отец, а когда настанет мой час?
Но старик только языком прищелкнул.
Босые ноги Каты колола колючая хвоя. В другой день, забыв обо всем, она бы ушла, скрылась в густых зарослях папоротника. Но сегодня она только вздохнула, вновь прочла про себя стишок про лесного тигра, догнала отца и сжала его слабую, вялую руку.
— Папа, — попросила девочка, — расскажи мне еще про ярмарку.
Из-под капюшона снова донеслось прищелкивание языком. Ясное дело, тигр мог и подождать, а вот ярмарка — нет. И вчера, и позавчера, с того самого дня, как в деревню въехали разноцветные фургоны ваганов, отец рассказывал Кате о том, что можно купить на ярмарке, о полосатых балаганчиках, о показе диковинок, о драгоценных камнях, что сверкали и переливались в складках тюрбанов бродячих актеров. Затейливыми словами он вызывал удивительные образы: пестрого арлекина в колпаке со звенящими колокольчиками, морщинистую мудрую старуху-пророчицу с хрустальным шаром, человека без головы, с лицом на груди, женщину с рыбьим хвостом вместо ног. Может быть, он зря распалял воображение девочки? Может быть, все это, как и многое другое, теперь принадлежало другому миру, именуемому прошлым? Ведь так давно не бывало ярмарок! Наверное, он и сам дал слишком большую волю своему воображению.