Танец длинною в жизнь
Шрифт:
Лена подняла на него глаза.
Я все помню Зибин. Я помню всё - но у нас с тобой только один танец.
– Ну почему всё так Саша, ну почему все так не справедливо и против нас?
– всхлипывая, причитала зареванная Лена.
Был теплый майский вечер, они сидели на скамейке у нее во дворе и Саша пытался как мог успокоить рыдающую подругу.
Королевы тоже плачут.
Беда пришла, откуда не ждали. Вчера его отец сказал, что получил назначение в Саратов и как только Саша закончит девятый класс, они уезжают.
– Я приеду Ленка, я обязательно
– Ну да, приедешь, как же. Там девки сразу на тебя вешаться начнут. Ты вон у меня какой - продолжала причитать Лена.
– Ну какой такой, самый обычный и совсем не красивый даже - продолжал успокаивать ее Саша.
– Ты хочешь сказать, что я себе кого попало, выбрала?
– мгновенно высохшие две серые льдинки в упор смотрели на него.
Королева всегда остается королевой.
У них все уже было распланировано. Точнее распланировала Лена, а Саша с ней согласился. Он сколько себя помни, хотел летать, ну а проживание в авиагородке, где каждой второй глава семейства если не летал, то так или иначе был связан с авиацией, только усилило это желание. Решение идти в летное училище, было принято давно и окончательно. Лена собиралась поступать в Транспортный институт на экономиста. План был прост. Саша поступает в летку и, окончив училище через три года, просит направить его в Узбекскую ССР на отработку. Будущие пилоты, прежде чем получит пропуск в большую авиацию, должны были сначала поработать в малой. Два года опылять поля, делая по нескольку вылетов в день, принося пользу сельскому хозяйству и отрабатывая взлет и посадку. Получив после училища финансовую независимость, они хотели пожениться. Отработав два года, Саша должен был перевестись в Ташкент, а Лена к этому времени закончить институт.
Все просто. В молодости вообще сложные вещи кажутся простыми, а простые сложными.
И тут этот переезд как гром среди ясного неба.
– Ты только дождись меня Лена, только дождись - горьким шепотом повторял он.
Саратов после Ташкента показался Саше безликим и пыльным. Такими же безликими ему показались и новые одноклассники с их глупыми меркантильными интересами, пустыми разговорами, идиотскими шутками уровня шестого класса. Он часто и с тоской вспоминал свой теперь уже 10А. После уроков спешил домой к письмам от Лены и книгам. Они переписывались часто, и он знал все классные новости. Иногда просыпаясь под утро, в полусне Саша прислушивался в надежде вновь услышать гул самолетных турбин так хорошо различимый в ночной тишине авиагородка но, вспомнив где он, расстроенный, снова засыпал.
Беда не приходит одна.
Проходя приписную комиссию в военкомате, выяснилось, что с его вестибулярным аппаратом дорога в небо ему закрыта. С мечтой пришлось проститься. Нужно было выбирать профессию, и он по совету отца подал документы в военное училище. Саратовский химдым как его называли местные.
Последний класс в школе тянулся уныло долго, но все когда ни будь, заканчивается. Закончился и он.
Без сожаления расставшись со школой и классом, который так и остался чужим, вполне прилично сдав вступительные экзамены, он надел курсантскую форму, но не голубую как мечтал, а зеленую.
Приятной неожиданностью стало появление среди абитуриентов Саши Конькина бывшего
Дисциплина, распорядок дня, субординация. То, что раньше было просто словами, стало неприятной действительностью. Свободолюбивый Саша привыкал тяжело. Учился не хорошо и не плохо, без души. Грели Ленины письма. Она писала часто, рассказывала про институт, делилась новостями, иногда присылала фотографии, но главное писала, что очень его ждет. Он же банально завел календарик, где ежедневно зачеркивал прошедший день, с тоской глядя на оставшиеся.
В училище Саша подружился с Лешей Столяровым. Их койки случайно оказались рядом, а Леша оказался на редкость хорошим парнем. Постепенно они сблизились и стали друзьями. Впрочем, с Конькиным Зибин тоже продолжал дружить.
Молодость всегда торопит дни, в зрелости они торопятся сами.
Наконец пришла и прошла первая зимняя сессия, впереди столь долгожданный зимний отпуск.
В Ташкент они с Конькиным летели через Куйбышев. Там пересадка. В столицу республики Узбекистан самолет приземлился вечером, нужно было ехать в Сергели к Конькину, у которого решил остановиться Саша, а с утра идти в комендатуру, вставать на учет. Увидеться с Леной сразу же не получалось. Уже позже, почти ночью с трудом найдя в Сергелях работающий телефонный аппарат, Саша дрожащими от волнения пальцами набрал ее номер. Лена сняла трубку практически сразу.
– Это я. Здравствуй.
– Ты где? Когда приехал?
– Я в Сергелях, у Конькина, прилетел три часа назад.
– Зибин я тебя убью. Первое что сделаю, когда увижу - убью. Я сутки от телефона не отхожу, в институт не пошла, а он в Сергелях отдыхает и звонит аж через три часа, с аэропорта позвонить не судьба? Хорошо, что не в конце отпуска про меня вспомнил - бушевала Лена.
– Когда в твоем плотном графике запланировано посещение моей скромной персоны, если запланировано вообще?
– язвила Царева - ты чего молчишь?
Саша слушал ее голос как музыку.
– Лен мне с утра в комендатуру надо - улыбаясь, сказал Саша - а потом сразу к тебе.
– Сначала ко мне, а потом вместе в комендатуру - тоном, не терпящим возражений, отрезала Лена - если что-то пойдет не так, я подключу папу, он сказал что там очень строго. Ровно в девять у меня. И перестань лыбиться Зибин, завтра получишь по первое число.
Королева вновь вступила в свои права. Впрочем, по-другому и быть не могло.
– Господи, худющий то какой - первое, что сказала недовольным тоном Царева, наутро увидев Сашу - вас, что там совсем не кормят?
– Я тоже очень соскучился - сухо произнес Зибин. Он тысячу раз представлял себе эту их встречу, но в его мечтах все было по-другому. Ее слова, почему-то неприятно задели его.
– Дурак - вдруг всхлипнула Лена и, заплакав, кинулась ему на шею.
Зимний отпуск они провели в кафе.
Саша весь семестр откладывал небольшое денежное довольствие положенное курсантам, целых сто рублей дал на поездку отец и еще пятьдесят, тайком сунула мама. В общем, он был богат, на кофе с мороженым хватало, а питаться в Ташкенте можно было на рубль в день, десять копеек стоила самса, а палочка шашлыка всего двадцать восемь.