Танец на раскаленных углях
Шрифт:
– Что случилось? – зачем-то поинтересовалась она, хотя ясно было, что ничего хорошего…
– Тони, – прорыдала Анн, – Его больше нет. Вы не могли бы, дорогая, принести мне воды и носовой платок?
– Это какая-то ошибка, – неуклюже попыталась утешить даму Лина, подавая воду и рулон туалетной бумаги, потому что ни один носовой платок в мире с таким потоком слез не справился бы, – потерпите, Анн, пожалуйста, сейчас приедет врач и окажет Тони первую помощь.
– Нет! Никто и ничто ему уже не помогут. Я точно знаю, он мертв. У меня, к сожалению, есть горький опыт:
«Ну ни фига ж себе – опыт, все мужья у нее умирают одинаково», – подумала Лина и невольно взглянула на Анн с опаской.
– Дерь-мо! – пожилая немка продолжала бушевать в коридоре. Она непрестанно повторяла свое любимое слово и оттягивала воротничок желтой кофты, словно он душил ее. Лину тронуло, что старушенция так горько оплакивает совершенно незнакомого ей человека – словно плакальщицы где-нибудь в глухой деревушке на Рязанщине или на Тамбовщине. Тетя из Белоруссии когда-то вот так же безутешно рыдала на похоронах Лининого отца, которого видела едва ли пару раз за всю жизнь. Немка, похоже, такая же отзывчивая, умеет сострадать и жалеть, как любая баба в нашей деревеньке. Другие-то постояльцы отеля даже не подумали выглянуть в коридор.
«Вот уроды! Слышат ведь, как у них под носом вопят и рыдают на двух языках, – с раздражением подумала Лина, – однако трусливо прячутся по своим норам. Не желают, видите ли, портить отпускное настроение. Лишь эта немецкая старушка приняла участие в совершенно незнакомой женщине, к тому же иностранке».
– Вдове надо помочь собрать бумаги, а я не говорю по-английски, – внезапно спокойно и даже как-то буднично объявила немка.
– Да погодите же вы с формальностями, пока не до бумаг, – отмахнулась Лина от настырной старушенции.
– Бу-ма-ги! До-ку-мен-ты! – по складам повторила немка, свирепо глядя Лине в глаза. Лине пришлось послушно кивнуть. Как тут поспоришь, если слово «бумаги» и. тем более, «документы» имеет для немецкого уха столь магическое значение! К тому же от пожилой дамы изрядно разило бренди. Похоже, она, как и Тони, неплохо «отдохнула» в баре.
– Мне кажется, вы, дорогая, больше всего нуждаетесь в полноценном сне! Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, – предложила Лина немке как можно ласковее, нимало не надеясь на успех. Однако пожилая фрау, осознав, что «эта странная русская» уже не спорит «насчет бумаг и документов», внезапно обмякла, всхлипнула и кивнула в знак согласия.
Едва Лина отвела старушку под локоток в ее номер, как в конце коридора послышалось цоканье дамских каблучков. Миг – и перед Линой и Анн предстала молодая энергичная докторша с высокой грудью и пышной гривой каштановых волос. Настоящая болгарская красавица. Не хуже стандартных «моделек» из телевизора.
– Вы вдова? – спросила докторша Анн по-английски, и та при слове «вдова» зарыдала еще сильнее. Однако все же ухитрилась сквозь рыдания внести поправку:
– Тони был моим бой-френдом. Мы жили отдельно, но часто встречались. У меня прекрасные отношения с «экс»… – Ну…с экс-женой, и двумя его дочками.
– Откуда
– Из Бирмингема, – прорыдала Анн.
– Покойный употреблял алкоголь? – профессионально поинтересовалась докторша и вдруг … незаметно подмигнула Лине:
– Да что это я глупости спрашиваю! Из Бирмингема – да что бы и не пил! Они там все «квасят» будь здоров! – пробормотала она под нос по-английски.
– Похоже, все английские пьяницы и впрямь съехались в наш странноприимный домик под названием «Пальма», – поддакнула Лина врачихе по-русски.
– Все пьют, однако же, никто не умирает, – поправила ее докторша теперь тоже по-русски, но с приятным южным акцентом. Было заметно, что она обрадовалась родной славянской речи. Более того, врачиха заметно повеселела. – Представляете, – продолжила она, еле сдерживая хихиканье, – это мое первое дежурство на Золотых песках.
Лине это искрометное веселье показалось довольно неуместным, однако она тактично промолчала. Зато собеседница, то и дело прыская, продолжила оживленно трещать на смеси русского и болгарского.
– Вообще-то я работаю, в Варне, в серьезной клинике, устаю, как собака, вот и ушла в короткий отпуск, – вещала докторша, – решила отдохнуть на Песках и немного подзаработать. Вот дура наивная! Покой здесь только снится. Когда подвернулось дежурство на «Скорой», сутки через трое, я так обрадовалась! Надеялась, напрягаться не придется, курорт как-никак. И, представьте себе, – докторша даже «хрюкнула», захлебнувшись от нервного смеха, – сегодня мое первое дежурство… В общем, клево неделька начинается, правда?
– Простите, как вас зовут? – поинтересовалась Лина, чтобы хоть на пару секунд прервать приступ ее неудержимого веселья. Впрочем, хохотушка в белом халате, как оказалось, тоже была непрочь познакомиться. Она уютно расположилась в кресле, пристроила тяжелый докторский чемоданчик у ног и, по-видимому, собиралась весело скоротать рабочее время.
– Доктор Карпова, – представилась она, отметая возможную фамильярность. – А вы кто по профессии? – тоже из вежливости поинтересовалась она.
– Педагог, музыкант и одновременно писатель, – скромно, но с достоинством сообщила Лина. В эту самую минуту администраторша отеля попросила Анн вернуться в ее комнату для описи вещей, и докторша наконец-то дала волю смеху, буквально распиравшему ее.
– Ха-ха-ха! Ну ничего же себе! – заливалась она. – Русская писательница! Не ожидала! Это мне для полного комплекта! Ну, что называется, повезло так повезло! А вы не могли бы дать мне визитную карточку?
Лина нырнула в номер и вынесла карточку, а также болгарский литературный журнал с ее рассказом, как будто специально для этой странной «презентации» подаренный издательницей Елкой два дня назад.
– Ну да, конечно, что-то слышала о вас по телевизору, – на всякий случай проявила докторша «осведомленность». Масштабы Лининой известности на Балканах были явно преувеличены, но она скромно промолчала. Однако как всякий писатель не упустила приятной возможности поболтать о своем творчестве: