Танец осени
Шрифт:
Он сменился в лице, отшагнул в сторону и обернувшись, замер.
– Завтра пойдем проверять пасеку. Нам нужна будет твоя помощь.
– Я пойду.
– Да, – но чуть замешкал.
Волк поднялся с пола и медленно отошёл от камина, проходя в сторону брата. Орел вспорхнул со стула, перелетев на округлую сферу деревянного столбика лестницы. Зайчиха, проскакала к Тоту.
– Амбри потом уйдет, так что со всем остальным нужно разбираться самостоятельно.
Кейсп задумалась. Она не до конца поняла выражение «со всем остальным». С чем, остальным? Она ни раз ходила с братом на пасеку. Когда-то с ними ходила и мама, а еще давнее, они ходили всей семьей, но ничего «остального», с чем разбираться следовало бы, она не знала. Да, может за последние месяцы, что она не посещала пасеки,
– Просто у нее выступление на органе. Будто оно может быть важнее нашего дела, – Тот фыркнул и взмахнул девочке рукой, уходя. – Спокойной ночи.
Павлин встрепенулся, взмахнул крыльями. Он медленно раскрыл и поднял, закрывающий все и вся, хвост. Статно поцокав куриными лапками, птица повернулась то одним боком, то другим. Скоро и павлин, издав зловещее мяуканье, поспешно сложил хвост и трусливо побежал на лестницу, пытаясь поспеть за остальными.
– Вот это да! – послышался восхищенный голос за спиной. Каспер медленно, туманом выполз из-под потрескивающих бревен и тут же отмахнулся. – Да что на него нашло?
– О чем ты? – она все не спускала глаз с того места, где в последний раз видела брата и с которого он так скоро ушел.
Внутри что-то грело, словно туда вложили подожженный, раскаленный уголек, заложили ветками и сложили внутрь дымящийся шалфей. Он разгорался, расходился и костерок дымил, пускал загадочные вензеля, полные неведомого смысла. Дым видлся в самые вершины темных елей леса, составлявший душу.
– Ну как? – дымок образовался перед ней, очерчивая знакомое лицо и фигурку в перепачканной рубахе. – Тебе не кажется, что он как-то мечется? – он улегся на спине, повиснув в воздухе. – Интересно, что у него в голове. Может, это наваждение? Вы же верите в судьбу?
Она не знала, верит ли она или кто-то еще в судьбу и вообще не знала, что такое эта судьба, да и это тоже было не важно, пусть хоть целый мир будет уверять ее в существовании чего-то подобного. Пусть человечество хоть изобретет новое верование, что возможно уже произошло в эту секунду, она все равно не задумается об этом. Не сейчас. Не в это время. Не в эту минуту, наполненную бродящими, укладывающимися и вспыхивающими мыслями, заполнявшими голову абсурдным бредом, не предающимся огласки даже среди мыслей. Они скользили, парили в вышине, общались между собой шепотом, и девочка не могла угнаться за мыслями даже отгородившись от звуков жизни и чьей-то речи, льющейся словно горный ручей, она не смогла понять ни одного слова.
– Кейсп? – туманная ручка попыталась накрыть глаза, которые жглись и слезились. В носу появилась горечь, перекрывающая кислород.
Девочка смахнула дым, рассеяв руку, снова образовавшуюся из дыма.
– Я же просила тебя так не делать.
– Да что с вами сегодня?
– Я как раз думала об этом. Но ты не представляешь. Вместо ответа я нашла лишь, – и она задумалась, как могла бы объяснить, что чувствует. Нет, это не объяснить словами. И она выскочила в середину ковра, застучав туфельками по деревянным полам. Они отдавали древесным запахом, пропитавшим комнату, одежду, мысли!
– Ты чего? – голос призрака доносился точно со дна зеленого замшелого колодца, откуда-то из-под воды, далекий, таинственный.
Под ее ногами шептался ковер, словно травы. Скачок, стук, топот. Девочка вскружила по залу и где-то внутри зазвенели стеклышки. Многоцветный ночной мир переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре. Она, шумно дыша, выбежала в кухню, облетев столешницы, лишь проведя по ним рукой и бросилась на спинку кресел, слетев оттуда ко всем чертям, рухнув на пол. И Кейсп смотрела. Смотрела на этот яркий и шепчущий мир. Но смотрела не как всегда. Потолок теперь стал полом, а пол потолком и Каспер с недоумением на лице, вился на этом потолке вместе с трещащим очагом. И диван был где-то наверху, и она одна видела этот мир таким, каким он был настоящим. Видела. Что-то стянуло с нее черную шляпу, чьи поля закрывали ясное солнце, светящее для человечества даже ночью, сквозь зеркало луны. Эта вселенная была создана для них, для их возможностей. Вероятность появления человека,
– Каспер, – ее шепот привлек дымчатую фигурку, подлетевшую ближе. – мир перевернулся.
– Ну конечно, – развел руками мальчишка. – ты же вверх ногами.
– Нет, – она тут же перевернулась, окончательно скатившись с кресла. – мир не такой.
Призрак улегся на спину, посматривая на ручки.
– Ну это довольно субъективно.
– Мы все не так поняли. Смерть – не значит конец, а конец – не значит смерть. Возрождение не после смерти и смерть не после возрождения. Это два конца…
– Одной кочерги?
– Да что ты все про свою кочергу? – она отмахнулась, развеяв дым вновь восстановившейся фигурки.
– Не зна-аю, – протянут трубочист, все еще пытаясь отскрести сажу с пальцев. – мне кажется у кочерги одна рабочая сторона. Может, конечно, есть гений, который придумает как использовать другой конец…
– Нет! – девочка развернулась, вновь задумавшись. – Это одна линия и Самайн посвящен ей. Смерть и жизнь не разделены. Не соединены, их просто не существует! Нет переходов. Это все, как ты сказал, наваждение. Так и должно быть. Мы не возрождаемся, как и наши мысли, мы плывем по течению реки жизни все время, и после смерти. И осенний праздник, и костер, лишь символизирую вечный круг, возобновляющийся с новым годом и после него. Все что происходит и все что не произошло движет нас, как и смерть. Все это наша жизнь и мы идем по волнам, которые затихают и возвращаются вновь. Именно поэтому Тот так сделал. Он чувствовал новую волну, новые искры от подброшенных в костер трав. Знал, что так нужно. Именно поэтому сейчас стало ясно. Это не возрождение, его придумали люди. Это новые искры, новые клубы дыма, новые волны, новый порыв ветра. Новое движение.
– Ну-у-у, – протянул терпеливый слушатель, успевший за это время осознать, что пальцы от сажи не ототрутся. – я так и не понял при чем здесь кочерга.
По комнатке прошелся звонкий смешок.
– Каспер, здесь и не должно быть кочерги, я говорила про костер, – она медленно подошла к полке у камина и сняла со стойки ворох скопившихся бумажек.
Призрак подлетел к ней, задумавшись.
– Я понял, ты рассказывала о том, что не существует смерти и жизни. Все это один цикл и костер, и что-то еще. Но если так, то что же вообще существует, если из твоих рассуждений нет ни вчера, ни завтра, только по тому, что они символизируют смерть и возрождение солнца? И существует ли вообще что-то?
– Существует, – она бережно перебрала записки с ценами на листках, перечитывая все более выцветшие.
– И это…?
– Настоящее.
Костер затрещал, выбросив к каменной арке искры. Бумаги почернели, скрючившись, словно старые, пожухлые, сухие осенние листки и мгновенно рассыпались, смешавшись с пеплом и золой.
Под боком лежал теплый клубок, одеяло сминалось, укутывало, держа в тепле. За окном солнце пропускало лучи через подмерзшее, покрывающееся инеем стекло. Комнатка покрывалась теплыми пятнами, а на улице безмятежно шумели ели и рыжеватые кусты, короткими, маленькими листиками, словно тысячами монеток. Птицы еще не суетились. Размеренно стучал дятел, чирикали синицы. Воркование горлиц уже не слышалось в крепких, сосновых стволах. Ветер пел, словно играя на флейте. Новый день пришел неспешно, проплывая с границами солнечных мазков, сияющих на шкафах, старой палатке у двери, столе, загашенной колпаком свече. Чернушка лежала, свернувшись пушистым, черным клубком у коленей, оборудовав себе гнездо их остатков одеяла. День сегодня казался мирным. Ну хотя бы потому, что снизу послышался громкий звон ложки, стучащей о глиняную чашку. Обычно, отбив дробь ложкой о чашку, не важно, был ли там сахар или нет, Амбри кричала что убегает и слышался стук двери. Наступала тишина. «Мне пора!», – топот ног, стук двери. Тишина.