Танец отражений

Буджолд Лоис Макмастер

— А что они делают в этой сценке? — спросила Верба, судя по голосу, сбитая с толку. — Те люди.

Он снова глянул на картинку в собственной голове: воспоминание в воспоминании. — Ж-жгут дерево. Дел'ть сахар.

— Это не имеет смысла. Сахар производится в чанах с биопродукцией, а не делается из горящего дерева, — не поняла Верба.

— Деревья, — настаивал он. — Корич'вые сахарн' деревья. — Выплыло новое воспоминание: старик ломает плитку чего-то, похожего на бурый песчаник, и засовывает ему в рот кусочек попробовать. Прохладное прикосновение узловатых, покрытых пятнами

старческих пальцев к щеке, сладость с привкусом кожи и лошадей. Он задрожал от необычайной силы сенсорного взрыва. «Это было на самом деле». Но он по-прежнему не мог назвать ни одного имени. Деда.

— Горы мои, — добавил он. От этой мысли ему сделалось печально, но он не знал, почему.

— Что?

— Мое вл'дение. — Он угрюмо насупился.

— Что-то еще?

— Нет. Эт' все, 'то есть. — Он стиснул кулаки. Затем разжал их, аккуратно положив пальцы на столик-поднос.

— Ты уверен, что все это тебе не приснилось прошлой ночью?

— Не. Вдош', — настаивал он.

— Очень странно. Вот этого я ожидала, — она кивнула на только что собранное оружие и принялась убирать его обратно в матерчатую сумку. — А то, — движение головы обозначило только что рассказанную историю, — совсем не подходит. Деревья из сахара для меня звучат чистой фантазией.

К чему не подходит? Отчаянное возбуждение прокатилось по нему волной. Он схватил ее за узкое запястье, поймав руку — неподвижную, точно парализованную. — К ч'му не подход'т? Что ты зна'шь?

— Ничего.

— Ненеч'го!

— Мне больно, — ровно произнесла она.

Он мгновенно отпустил ее. — Ненеч'го, — продолжал настаивать он. — Что-т'. Что?

Она вздохнула, закончила складывать оружие в сумку и, откинувшись на спинку стула, пристально на него поглядела. — Мы не знаем, кто ты, — и это утверждение правдиво. Но правильнее было бы сказать, что мы не знаем, который ты.

— Я м'гу выбрать? Расск'жи!

— Ты сейчас на… очень хитрой стадии выздоровления. Посткриогенная амнезия редко завершается восстановлением всей памяти сразу. Это происходит небольшими каскадами. Типичная кривая нормального распределения. Сперва немного, потом в возрастающем объеме. А потом сходит на нет. Несколько последних белых пятен могут остаться на годы. Поскольку больше никаких черепно-мозговых травм у тебя нет, то ты, по моему прогнозу, в конечном итоге восстановишь свою личность целиком. Но…

Какое зловещее «но». Он уставился на нее молящим взглядом.

— На этой стадии, в преддверии каскада, страдающий криоамнезией пациент может так сильно жаждать собственной личности, что подберет себе ошибочную и начнет собирать доказательства в ее поддержку. Чтобы все исправить, потребуются недели или месяцы. В твоем случае, по особым причинам, не только повышена вероятность такого исхода событий, но и распутать все обратно будет гораздо труднее. Я должна быть очень, очень осторожной, чтобы не внушить тебе

того, в чем сама абсолютно не уверена. А это трудно, потому что я сама строю сейчас теории — и, наверное, столь же упрямо, как ты. Я должна быть уверена, что все твои рассказы действительно исходят от тебя, а не внушены мною.

— А-а. — Он осел в подушки, ужасно разочарованный.

— Есть возможность пройти кратчайшим путем, — добавила она.

Он снова выпрямился. — Что? Дай!

— Есть препарат под названием «фаст-пента». Один из его производных в психиатрии применяют как успокаивающее, но обычно он используется при допросах. Называть его сывороткой правды, по сути, не совсем правильно, хотя дилетанты настаивают на таком определении.

— Я… знаю фаст-пент'. — Он насупил брови. Что-то важное он знал про фаст-пенту… Что?

— Он дает исключительный расслабляющий эффект и, в отдельных случаях, вызывает каскад воспоминаний у пациентов с криоамнезией.

— А!

— Однако этот препарат может создать неловкое положение. Под его воздействием люди радостно выбалтывают все, что приходит им на ум, включая самые свои интимные и тайные мысли. Врачебная этика требует, чтобы я тебя предупредила. А еще у некоторых людей к нему аллергия.

— А где вас… 'учили… 'чебной этике? — с любопытством спросил он.

Странно, но она вздрогнула. — На Эскобаре, — ответила она, пристально глядя на него.

— А где мы щас?

— Лучше мне не говорить, по крайней мере пока.

— Как ты можешь заразить м'ю память? — негодующе вопросил он.

— Надеюсь, я скоро тебе все скажу, — успокоила она его. — Скоро.

— Хм, — проворчал он.

Она вытащила из кармана халата маленькую белую упаковку, открыла и отлепила с пластиковой основы кружочек. — Протяни руку. — Он сделал, как было велено, и она прижала кружок к оборотной стороне предплечья. — Кожная аллергическая проба, — объяснила она. — Исходя из всего, что я предполагаю насчет твоей работы, у тебя повышенные шансы иметь аллергию. Искусственно вызванную.

Она отлепила кружок — под ним покалывало — и внимательно стала разглядывать его руку. Там появилось розовое пятнышко, и она нахмурилась. — Чешется? — с подозрением спросила она.

— Нет, — солгал он, стиснув другую руку, чтобы не почесать пятно. Препарат, который вернет ему память, — да он должен его получить! «Белей обратно, чтоб тебя!», мысленно приказал он розовому пятнышку.

— Похоже, ты слегка к нему чувствителен, — задумчиво проговорила она. — На грани.

— Пжжалусста…

Она в нерешительности скривила губы. — Ладно… что мы теряем? Я сейчас вернусь. — Она вышла и вскоре вернулась с двумя пневмошприцами, которые положила на столик-поднос. — Это фаст-пента, показала она, — а это нейтрализатор к ней. Сразу же дай мне знать, если почувствуешь себя странно: начнешь чесаться, ощутишь звон в ушах, затруднения с дыханием или глотанием либо если начнет распухать язык.

— Р'спух щас, — возразил он, когда она закатала ему оба рукава, обнажив бледные худые руки, и прижала первый инъектор ко сгибу локтя. — 'Ткуда я скажу?