Танец плащей
Шрифт:
— Ты права, — сказал Джеймс после долгой паузы. — Либо мы поможем ему, либо остановим. Он либо друг, либо враг. Вопрос в том, сможем ли мы позволить себе Аргона не как друга?
— Это, — сказала Велиана, — очень опасный вопрос.
Глава 8
По крайней мере, у нее было одеяло. За это Эллиса была ему благодарна. Камеры под поместьем Готфрид не были построены с расчетом на комфорт, а в глубоком каменном подземелье о тепле солнца можно было напрочь забыть. В детстве она слышала, как один из людей ее отца хвастался, что каменные стены были вырублены как раз таким образом, чтобы сквозняк дул в каждый угол
Элисса не знала, сколько времени провела в камере, хотя, судя по еде, прошло всего два дня. В первый день она кричала, угрожала и требовала ее освобождения. Когда она наконец забилась в угол, свернувшись калачиком под одеялом, ее гнев почти улегся. Глубокая сердцевина осталась в ее груди, но она изо всех сил старалась сдержать ее. У нее были дела поважнее.
Единственное, что могло так задеть Бернарда, — это упоминание о Кулах. Они определенно не питали любви к ее отцу. Шепотом интриг и через определенных торговцев они убедили, почти всех мужчин и женщин за пределами Тидариса, что Союз Ролэнг стал мягким и глупым. Хотя Элисса и не верила во все это, она знала, что были допущены ошибки, и такая угроза, как гильдии воров, должна была быть устранена много лет назад ещё.
«Он придёт за мной», — думала она. Ее отцу придется это сделать. Бернард просто хотел показать ей, как серьезно, и как больно воспринимает ее слова. Девушка представила, когда дверь откроется, и отец появится с факелом в одной руке и одеялом в другой, она простит ему его наказание. Элисса обнимала его, целовала в щеку и охотно рассказывала ему все о Кулах. У них не было зловещих планов. У них не было скрытых мотивов. Сколько времени она провела с Ироном? Семья Кулл чувствовала, что если Ролэнг упадет, то они станут следующими в очереди на пиршество голодной пасти гильдий.
— Знаешь, как остановить разъяренного быка? — Спросил ее Ирон. — Убей его, пока он не побежал. Он уже забодал Ролэнг. Он должен умереть, прежде чем повернется к нам рогами.
На второй день Бернард не пришел.
На третье утро, он появился с двумя охранниками. Один держал ещё одно одеяло, а другой нёс еду. Бернард стоял между ними, скрестив руки на груди. На нем не было ни плаща, ни жилета, словно пронизывающий холод ничего для него не значил.
— Поверь мне, дочь моя, Я вовсе не сержусь на тебя за эту глупость. — Элисса подавила желание встать и обнять его. — Но ты должна сказать мне, что Куллы планируют. Они лгуны, девочка, лгуны, воры и коварные люди, так скажи мне, чего они хотят.
Она покачала головой. Ее гнев вырвался наружу, временно неуправляемый.
— Они злятся на твою некомпетентность, как и я, — сказала она. — И если они замышляют что-то против тебя, то это твои собственные домыслы, но клянусь, я ничего не знаю.
Бернард Готфрид кивнул, и уголки его рта слегка опустились.
— Жаль, — сказал он. Он повернулся
Глядя, как уходит второе одеяло, она почувствовала, как к горлу подступает паника, и почувствовала себя еще хуже, когда первое одеяло сорвали с рук. Она отчаянно вцепилась в него. Крича, что это ее, они не могут взять его. Она замерзла, очень замерзла, а ведь был только третий день, а она все еще ничего не знала.
На четвертую ночь она замерзла ещё сильнее. Как он может быть теперь её отцом? Теперь ещё лишить все её статусы, и она будет обычной девушкой, без титула. Леди почувствовала себя несчастной и одинокой, как вдруг осознала, что она не одна. Но как такое может быть?
— Не бойся, — прошептал голос в камере. Эллиса подпрыгнула, как испуганный кролик. Ее губы посинели, а кожа приобрела болезненно бледный оттенок, сморщившись от влаги, висевшей в воздухе и прилипшей к каменным стенам. Она чувствовала себя мокрой и отвратительной, и ее разум пришел к самым мрачным выводам о том, почему кто-то мог прийти глубокой ночью.
— Мой отец узнает, — сказала она, сидя на корточках по другую сторону решетки. — Он накажет тебя, если… …
Если только ее отец не послал незнакомца. Она подавила эту мысль. У нее перехватило горло, потому что в камере никого не было. Она снова услышала голос, эхом разносящийся от стены к стене, как фокусник. На этот раз она ясно поняла, что шепчет женщина, и это должно было успокоить ее, но, как ни странно, не успокоило.
— Мы — Отверженные дети Корага, — сказал шепот. — Мы его самые ревностные, самые верные, ибо нам многое предстоит искупить. Ты грешница, девочка? Ты поднимешь к нам руки и примешь нашу милость?
Тени плясали вокруг ее камеры, не отбрасываемые единственным факелом, мерцающим снаружи решетки. Элисса положила руки на голову и уткнулась лицом в колени.
— Я хочу согреться, — сказала она. — Пожалуйста, отец, он не плохой. Я просто хочу согреться.
Элисса посмотрела поверх колен и увидела, как тени слились воедино, стали громче и массивнее, а затем, наконец, наполнились цветом, превратившись в женщину, закутанную в черное, с белой тканью на лице.
— В бездне тепло, — сказала женщина, вытаскивая зазубренный кинжал. — Хотите, я вас туда отправлю? Осторожнее с тем, что ты просишь, девочка. Будьте ясны со своими требованиями или примите жестокие дары, которые могут дать глупцы и эгоисты.
Элисса заставила себя встать. Она чувствовала себя тощей и голой перед этой странной женщиной, и ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы держать руки по швам, чтобы они не дрожали.
— Я хочу выбраться из этой тюрьмы, — сказала она. — Я ничего не сделал, чтобы заслужить его холод. А теперь скажи мне, кто послал тебя сюда?
— Кто еще мог послать нас? — спросила женщина. — Не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответы. Оставаться спокойным. Нас мало, и некоторые вещи нужно делать в тишине.
Она закуталась в плащ, ткань которого, казалось, состояла из жидкой тени. Внезапный рывок — и она исчезла, ее тело разлетелось на темные осколки, которые разлетелись по стенам и растаяли, как дым.
— Ты приняла помощь «Безликого», — раздался шепот по всей камере. — Всегда помни, что цена, которую ты платишь, всегда дороже, как только она покинет твою руку.
Элисса снова села, подтянула колени к подбородку и заплакала. Интересно, что сказал бы Ирон, увидев ее такой? Он был так красив, и она знала, что могла бы быть такой же, но не здесь, не холодной, мокрой и плачущей, как жалкий уличный мальчишка. Ее слезы не прекратились, как она надеялась. Вместо этого она заплакала еще громче.