Танец с мертвецом
Шрифт:
— Я буду через три минуты. Или меньше. Когда я влетел в фотостудию, Гарольд уже ждал меня. Мы спустились в подвал, где находилась фотолаборатория.
— Вот она. — Он указал на стену, где на темном дереве скотчем был прикреплен цветной отпечаток размером четыре на пять дюймов.
Я посмотрел на него и не смог оторвать глаз.
— Она еще немного влажная, прямо из сушилки. Хороша?
— Хороша.
Фотография действительно была хороша. Вглядываясь в яркий, четкий снимок, я на мгновение даже забыл, почему я так стремился увидеть его. Забыл о том, что надеялся таким образом выйти на жену Уэбба, то есть на женщину,
Да, все это было так, но было и нечто большее.
Это была очаровательная попка.
Чудесный, изумительный, будоражащий задик; два холма Афродиты; бесстыдная, вызывающая попка. То есть она как бы являлась центром композиции, но, справившись с первым впечатлением, я заметил, что на фотографии было много чего еще.
Это была фотография обнаженной женщины, спиной к зрителю. А за ней, дальше от нас, Пан. Пан — козлоногий бог. Это была вырезанная из дерева фигура, которую я видел в гостиной Уэбба, а потом в его фотостудии. Толстые, плотоядные губы и прямо-таки живые глаза косились на обнаженную женскую плоть. Руки были вытянуты вперед и как бы обнимали тонкую талию женщины, притягивали ее к себе.
О самой женщине я ничего не мог сказать: какое у нее лицо, цвет волос или глаз — ничего о ее внешности, если не считать центра экспозиции. Тело женщины было видно только от середины спины до середины бедер. Волосатая нога с раздвоенным копытом была поднята. Фоном был красный бархатный занавес, который я уже видел в студии Уэбба.
Внезапно я понял, что именно такую фотографию Уэбб поместил бы на вкладке в своем журнале. Что за черт! В свою первую брачную ночь? Нет, тут что-то не так.
В этот момент я услышал голос Гарольда:
— Хочешь я это отретуширую? — Он показывал на левую половину центра внимания этой очаровательной попки. Четыре небольших коричневых пятнышка образовывали почти правильный прямоугольник. Веснушки.
— Ни в коем случае, — сказал я, — это самая важная часть картины.
— Ты что, больной? — хмыкнул он. — Есть кое-что и поважнее веснушек.
— На этом снимке нет!
И это было правдой. Однако опять возникали все те же вопросы. Почему Уэбб фотографировал свою жену в такой позе, почему он вообще ее фотографировал в вечер ее счастливого возвращения? Я знал, что Уэбб одержим своей работой, он всегда был немного эксцентричен, но он не походил на парня, заказывающего мартини, чтобы выловить оливку из коктейля.
Но по той или иной причине эта фотография, безусловно, была сделана Уэббом вчера, незадолго до его смерти. Значит, именно эту девушку мне и предстоит отыскать. Мои предыдущие попытки сделать это ничего не дали, никуда меня не привели. И может быть, что и теперь ничего не получится. Но не все еще потеряно. Теперь у меня есть с чего начать, нечто осязаемое.
Хотя по-прежнему не знаю, как выглядит эта девушка, но у меня есть улика. "У меня есть фотография ее попки.
Все, что мне остается сделать, — это найти ее.
Глава 4
Вернувшись домой, я налил себе виски и достал все двенадцать номеров «В-а-а-у!» за прошлый год. В конце концов, я же подписчик, а не нравится — катитесь к дьяволу.
В аквариуме бодро резвились слегка поддатые, но по-прежнему совершенно безнадежные неоны. Я устроился на большом, обитом темно-коричневой кожей диване, разложив
Первый номер журнала, сентябрьский, появился год назад, а двенадцатый, августовский, только недавно исчез в газетных киосках. Гвоздем каждого номера было фото красотки. В первых трех номерах (сентябрь, октябрь, ноябрь) — осенних — это были шатенки. В следующих трех номерах — зимних — брюнетки. Весной — блондинки, рыжие — летом.
Все девушки были сняты хотя и в полный рост, но под таким углом, что лица не было видно. Иногда — полупрофиль, иногда — упавшие на лицо волосы натурщицы, словом, ни на одной фотографии лица позировавшей толком разглядеть было невозможно. На страницах журнала вовсю рекламировалась идея Уэбба, состоявшая в том, что каждая из натурщиц, спустя ровно год после выхода номера с ее фотографией, снова будет позировать для фото, но на этот раз лицом к зрителям. И все девушки были так прелестны, что сотни и тысячи мужчин с лихорадочным нетерпением ожидали, когда же можно будет увидеть лица Сентября, Октября, Ноября и так далее до конца.
Мне это облегчало задачу. Считая, что на моем цветном фото изображена жена Уэбба, и памятуя о том, что, по его словам, он женился на одной из двенадцати фотомоделей журнала, мне оставалось только сравнить свой снимок с фотографиями двенадцати «В-а-а-у!». И если интересующее меня место (а вы помните это место) совпадет с аналогичным местом, скажем, Июня — значит, мне нужна девушка Июнь.
Но все оказалось не так-то просто. Я просмотрел все двенадцать номеров журнала, но ни на одной фотографии никаких веснушек не обнаружил. А без веснушек — будем откровенны до конца — особой разницы между ними не было, все они были великолепны. Они, конечно, отличались друг от друга, немножко тут, немножко там, но не настолько, чтобы можно было уверенно идентифицировать какую-либо из них.
Отсутствие веснушек озадачило меня, пока я не вспомнил, как Гарольд спрашивал меня, хочу ли я «отретушировать снимок». Конечно же негативы, с которых печатались фотографии в журнале, были отретушированы. Думаю, что Уэбб сделал бы у себя в лаборатории то же самое.
Но я бы не сказал, что зашел в безвыходный тупик. Одна линия расследования у меня оставалась. Это — двенадцать девушек «В-а-а-у!».
Нет, я не попал в тупик. Я просто не знал точно, как мне действовать дальше.
Мне было противно это делать, но по зрелому размышлению я решил позвонить в полицию Медины. Дело Уэбба Олдена вел Фарли, поэтому пришлось говорить с ним. Приятного в этом было мало.
Я сказал ему, что свидетельницей преступления, о которой я говорил в своем заявлении, сделанном вчера, была одна из двенадцати натурщиц журнала «В-а-а-у!». Я объяснил, что она может быть идентифицирована по веснушкам (вы помните, на каком месте). Но я еще говорил, а мои слова становились все менее и менее убедительными, а голос слабым.
Ясно, что Фарли они показались минимум странными. Примерно минуту он орал на меня, потом отдышался и сказал:
— Ты, проклятый маньяк! Что же, по-твоему, я должен носиться по всей Калифорнии за какой-то голой задницей? Ты придумай какой-нибудь другой способ выставить меня круглым идиотом.