Танец соблазна
Шрифт:
Но когда он попытался отстраниться, она крепко вцепилась в него.
– Рассказывайте, ну!
Он со вздохом посмотрел на нее. У нее сложилось неверное представление о нем как о джентльмене, и он должен вывести ее из этого заблуждения, прежде чем это сделает кто-нибудь другой. К примеру, Рейвнзвуд.
– На самом деле я подумал, что вас интересует мое воровское прошлое. – Он затаил дыхание, ожидая ее реакции, и продолжил: – Вы спросили, почему я выбрал вас. Могу ответить. Потому, что был когда-то карманником.
Клара не поверила.
– Как такое возможно? Вы сын барона.
– Она не знала, что я вор. А я не знал, что я сын барона.
– Вы говорили, что ваша мать забрала вас с собой, и я поняла, что они официально расстались.
Он издал смешок.
– Не совсем. Мама фактически выкрала меня. Она устала от распутства барона и, родив близнецов, подкупила слуг, чтобы они скрыли это от семьи и ухаживали за младенцем, пока сама не поднялась с постели. Затем взяла меня и убежала с любовником, учителем танцев. Решила, что раз барон получил наследника, то не станет ее искать.
– И что барон?
– Не искал. Она рассчитала верно. У него был Себастьян – больше ему ничего не требовалось Он сказал всем, включая моего брата, что мама умерла родами. Я не знал барона, но он, несомненно, был негодяем.
– Еще каким!
Морган ушам своим не верил.
– Вы очень уверенно судите о других.
– Мужчина, имеющий сердце и любящий свою жену, непременно стал бы ее искать, независимо оттого, при каких обстоятельствах она исчезла.
– Ну, я сомневаюсь, что у английских лордов есть сердце. Для них превыше всего гордыня. Впрочем, возможно, вы правы. Порой мне приходит в голову, что барон никогда не любил мою мать. Ни дядюшка Лу, ни Себастьян ничего не могли сказать по этому поводу. Поэтому мама и не вернулась к барону.
Сейчас это уже не имеет значения. Прошлого не вернешь.
– Что дальше? – спросила Клара. – Вы еще не объяснили, как сделались вором.
Его удивляло, что Клара так спокойно приняла его рассказ. Но она всегда его удивляла.
– К несчастью, мама выбрал а для бегства неудачный год и неудачное место. Видите ли, это был 1788 год. Меньше чем через год после нашего появления в Женеве в Париже чернь штурмовала Бастилию.
Ужас отразился на ее лице.
– О Боже, вы оказались в Женеве во время революции?
Он кивнул:
– Женева пострадала гораздо больше Англии. Там был свой якобинский террор. Почти с самого нашего приезда в городе начался хаос. Легко представить, это было не лучшее место для английского учителя танцев и сбежавшей от мужа английской леди с новорожденным ребенком на руках.
– Но почему Женева? Почему не Америка, или... или Испания, или еще какая-нибудь страна?
– Точно не знаю, но думаю, что у ее первого любовника в Женеве были друзья. К несчастью, они принадлежали к знати, что не могло исправить ситуацию.
– Первый любовник?
Он вздохнул:
– Да. Примерно через год после нашего приезда в Женеву учитель танцев украл все мамины драгоценности и исчез. – Морган криво улыбнулся: – Увы, моя мама никогда не отличалась благоразумием при выборе мужчин.
Нелегко было видеть жалость на лице Клары. Он отвернулся и сухо продолжил:
– Без
Клара была первой, кому Морган рассказал об этом периоде своей жизни. Он старался похоронить эти воспоминания, но это было нелегко. И с этим приходилось жить.
Единственным, кто знал подробности его жизни в Женеве, был брат его матери дядя Лу. Незадолго до смерти мать обо всем рассказала ему. Рейвнзвуд знал только то, что Моргану приходилось воровать, а Себастьян ничего не знал, и Морган был этому рад.
– Во всяком случае, – продолжал Морган, – так мама поддерживала наше существование – за счет любовников. Но это было очень ненадежно. Когда начался террор, мать уже утратила свою привлекательность и мужчины потеряли к ней интерес.
– Тогда вы решили пополнять семейный бюджет, обчищая карманы, – сочувственно произнесла Клара. – Сколько вам было лет?
Сердце Моргана болезненно сжалось. Он хотел прекратить этот разговор. Он старался не вспоминать о том страшном времени. И сейчас, рассказав обо всем Кларе, чувствовал себя ужасно.
– Мне было шесть лет, – ответил Морган на вопрос Клары. – Мама ссорилась с нашим очередным «благодетелем», очень скупым человеком. Я убежал. Мне очень хотелось есть, и я стащил у продавца булку, когда он отвернулся. Это увидел карманник и стал меня опекать. Учил воровать и сбывать краденое скупщику. – Морган мрачно улыбнулся: – Я даже стал профессионалом, так называемым silk snatcher.
– Вы срывали дамские шляпки и мужские головные уборы с прохожих?
– И весьма успешно. Ваши воришки не умеют этого делать.
– Когда общаешься с ворами, невольно сам становишься вором. Но почему шляпки?
Он смотрел на копну ее каштановых волос.
– Мама любила шляпки. Каждую десятую я отдавал ей, хотя знал, что она предпочла бы деньги.
– Это оправдывало сам факт кражи.
– Ничто не может оправдать кражу, – гневно произнес Морган.
– Насколько мне известно, одни крадут, чтобы выжить, потому что не могут устроиться на работу, другие начинают воровать по той же причине, но потом входят во вкус и не хотят возвращаться к честной жизни. Первых легче перевоспитать.
– Я отношусь к первым или ко вторым? – с замиранием сердца спросил Морган.
– Разумеется, к первым. Вторые воруют со спокойной совестью. А вам было стыдно рассказать матери о том, что вы приносите ей ворованные деньги.
– А вы не думаете, что я просто боялся наказания?
– Нет, судя по вашим рассказам, мать была к вам добра.
– Я говорил маме, что зарабатываю. Ощипываю цыплят для торговца домашней птицей, бегаю по поручению художника, жившего рядом, или еще что-нибудь. – Он фыркнул: – Как будто можно было найти такую работу. В те смутные времена даже коренные жители Женевы не имели работы. Что же говорить обо мне! Я считался сыном «английской шлюхи». А приюта для перевоспитания карманников там не было.