Танец втроем (Фиса)
Шрифт:
Через несколько дней неожиданно грянул лютый мороз. Ночью гудел ветер и мы плохо спали, потому что все боялись, как бы не распахнулось наше окно, державшееся на честном слове Ветки, которая прибила его мелкими гвоздиками. Ручек у окна давно не было. В доме поселилось беспокойство. Марго с Веткой считали, что причина в завываниях ветра, Фису передергивало постоянное присутствие Оза где-то в коридоре, а я знала, что это приближается время великих перемен. Нам осталось только подойти поближе к повороту — и все станет по-другому. Я буду
Ветер гудел ровно три дня, а на четвертый день я проснулась от того, что по моей щеке ползло что-то теплое и мохнатое. Во сне мне казалось, что я дома и это моя собака тормошит меня в ожидании утренней прогулки. Но это была не собака, а солнечный луч. За окном стояла полная тишина. Даже птицы молчали, так и не поверив, что нечеловеческим завываниям ветра пришел конец.
Я пошарила глазами по комнате и обнаружила, что все, за исключением Ветки, давно не спят. Но лежат неподвижно и смотрят на солнечные лучи, вкривь и вкось пронизывающие нашу комнату. Они, как огненные стрелы, пронзали пространство нашей кельи, рождая странное чувство единения. «Вот он, мой дом, вот моя семья, вот оно, счастье», — думала я.
Мы поднимались в этот день тише обычного. Фиса не врубила музыку — как всегда. Солнечные лучи скрещивались так причудливо, словно солнца вставали с разных сторон. Ветка быстро сварила кофе, и мы пили его в полной тишине. И только мелодии нашего дыхания переплетались сегодня особенно тесно и уносились куда-то за окно, по солнечным лучам, навстречу огромному огненному шару.
Именно воспоминание этого утра не давало мне покоя столько лет. Именно туда мне очень бы хотелось вернуться. И вот я вернулась, я стою посреди нашей комнаты и вижу перед собой всех, кто был дорог моему сердцу так долго, что это долго растворяется теперь в вечности. Я буду носить это воспоминание с собой всегда, как фотографию…
— Что это? Нет, что это? — Оз был потрясен.
— Успокойтесь, не кричите, пожалуйста.
— Нет, скажите на милость, почему она остановилась?
— Надо же когда-то остановиться…
— Но ведь все случилось именно в это утро, именно тогда. Я точно помню, как гудел этот треклятый ветер, рвал провода и ломал деревья. И очень хорошо помню то самое утро и эту полную тишину за окном. Почему же она остановилась?
— Антонина хотела вспомнить именно это утро, поэтому и пришла сюда. Она об этом даже говорила как-то.
— Но почему же она не вспоминает о том, что было дальше в этот день?!
— Она ведь вспоминает только приятные события. Зачем ей вспоминать что-то страшное? Есть даже такая болезнь, при которой люди неприятные события вытесняют из памяти.
— То есть начисто забывают? — спросил, наклонившись к доктору, Оз.
— Да. Это часто случается при истерии, шизофрении…
— Тоня придет еще?
— Завтра. В последний раз. Я должен вернуть ей записи.
— Значит, завтра… Я хочу, чтобы вы позволили мне сидеть в соседней комнате. Спросите ее: что же произошло потом? Пусть расскажет.
— А вы?
— Если
— Но вы, очевидно, предполагаете, что она не скажет правду? И что тогда?
— Тогда я останусь сидеть в соседней комнате. И вы погрузите ее в гипноз, чтобы она вспомнила, как сделали это в случае с запиской…
— Вы так давно за нами наблюдаете?
— Помогите мне. Больше ведь некому мне помочь. Дайте мне один шанс. Согласны?
Антонина шла по улице. Апрель. Опять апрель. Как тогда, как в ее воспоминаниях. Теперь все будет замечательно. Теперь все непременно, будут счастливы!
Нужно обязательно позвонить сегодня Марго. Она присылает в гости очередную свою родственницу — посмотреть славный город на Неве. Антонина вошла в ДК и поднялась на второй этаж.
— Ну-с, — начал доктор Р., — вот мы и расстаемся.
— Да, с вами было интересно, — сказала Тоня.
— Я проанализировал ваши записи, и мне кажется — в них чего-то не хватает.
— Чего же?
— Конца.
— Я не хочу никакого конца. Пусть так все и останется. Ведь самое главное — это не то, чем все кончилось. Самое главное — это то, что когда-то мы были вместе.
— Но все-таки что-то привело вас ко мне…
— Утро, доктор. То лучистое, доброе утро, которое на всю жизнь сохранилось в памяти. Я теперь буду носить его с собой. Всегда — с собой.
— Антонина, а все-таки что было потом? Не оставляйте меня в неведении. Я бы очень хотел знать, что же случилось потом.
— Потом все разбилось вдребезги, — медленно сказала Тоня.
— Расскажите, хотя бы в двух словах.
— Однажды я вернулась раньше обычного. Плюнула на последнюю пару и отправилась домой. А когда открыла дверь, мимо меня пулей вылетела Фиса, чуть не сбила с ног. Я вошла и увидела Диму, который сидел, низко опустив голову. Они с Фисой выясняли отношения, кажется. Я сразу догадалась, что он сказал ей обо мне. Дима был страшно расстроен, и я принялась его утешать. В эту минуту в комнату ворвался Оз, который в последнее время торчал на подоконнике около нашей двери, как сторожевой пес. Он вбежал как безумный, Дима удивленно поднялся ему навстречу. Оз схватил нож со стола и вонзил ему в бок.
— Боже мой, но почему? Зачем?
Тоня удивленно посмотрела на доктора:
— Но ведь, в принципе, все к этому и шло. Разве вы не поняли? Он ведь был самый настоящий маньяк, этот Оз. Наверно, не смог больше выносить происходящего. А может быть, окончательно сошел с ума. Никогда нельзя надеяться, что все будет хорошо, если тебе в спину дышит маньяк…
— А потом?
— Потом уже ничего не было. Все как в замедленной съемке. Я провалилась куда-то. А когда очнулась, Дима лежал на моих руках, а Оз стоял и с ужасом смотрел на нож, на меня, на Диму. Я закричала: «Что ты наделал?» И он, замотав головой, выскочил из комнаты. Потом все завертелось: скорая, милиция, Марго с Веткой перепуганные. Вскоре началась сессия, меня таскали на допросы.