Танго на треснувшем зеркале

Шаль Вероника

Анна только принесла и сунула мне в руки набор для забора крови на биохимию, которым я немедленно воспользовалась.

Несколько пар глаз следили за тем, как густая бордовая кровь наполняет пробирку. Как я подписываю пробирку. И добавляю слово «cito!» с восклицательным знаком. Срочно. А потом передумываю и добавляю рядом «statim!». Немедленно. Тотчас.

— Отнесите в лабораторию.

Я снова поднесла фонендоскоп к груди. Сердце по-прежнему изредка с шипением ухало в груди. Двадцать девять ударов. Слишком мало

для жизни.

— Капельницу с физраствором. Живо!

Толпа вяло шевельнулась, словно у каждого из них сердце тоже билось со скоростью двадцать девять ударов в минуту.

Не дожидаясь реакции медсестры, я метнулась в процедурную, повторяя про себя алгоритм действий в схожих ситуациях. Сначала физраствор. Потом анализы и если есть следы отравления, добавляем детокс.

Почему я решила, что должны быть следы отравления, понять не могла. Просто интуиция. Не мог ни с того, ни с сего молодой здоровый мужчина превратиться в едва подогретого покойника всего за какой-то час. Или того меньше. Это отрава. Точно, отрава!

Физраствор бежал по системе, медленно вливаясь в кровь уже минут тридцать, как на пороге появился Виктор Владимирович. Невысокий, похожий на колобка с лысиной на макушке, залысинами на висках и румянцем на щеках. Глаза его недобро поблескивали. Я так и слышала весь взрыв ворчания, пронесшийся в его голове, озвучить который не позволяла природная льстивость.

Вздохнув, Виктор Владимирович пробормотал под нос вопросы о состоянии заведующего, которые я скорее угадала, чем услышала. С задумчивым видом выслушал ответы. Покрутился вокруг еще пару минут и, заявив, что сейчас прибудут коллеги, отбыл восвояси.

Глядя в спину удаляющемуся колобку, я выдохнула с облегчением, снова склонилась над Яном Игнатьевичем и затаив дыхание сосчитала пульс. Теперь сердце стучало быстрее. На два удара.

— Сейчас принесут носилки и мы поедем в реанимацию, — сообщила вслух о намерениях скорее для зрителей, чем для пациента.

Но пациент неожиданно тряхнул рукой, а потом едва не вытащив иголку капельницы из вены, попытался сесть. На что я осторожно, но уверено вернула его в лежачее положение. Не хватало сейчас упасть и травму получить вдобавок.

— Не надо в реанимацию, — едва слышно просипел заведующий.

— Ян Игнатьевич, — четче и медленнее, чем обычно проговорила я его имя. — У вас пульс двадцать девять был пять минут назад.

— Все в порядке, — тихо под нос пробормотал он. — Так бывает. — И немного громче, даже с едва уловимыми командными нотками продолжил, — всем разойтись по делам.

— Нет, я не уйду, пока не приедут коллеги из реанимации.

— Они не приедут.

— Почему?

— Со мной такое бывает. У них есть инструкции на мой счет. Идите, Василина Андреевна, вас ждут пациенты, — и нетерпеливо глядя на мою нерешительность, процедил. — Немедленно.

Тирада далась

ему тяжело. Дыхание сбилось, заведующий то и дело закашливался.

Я снова окинула взглядом фигуру на диване. Теперь лицо было чуть розовее, и поза более живая, а по лицу катились ручейки пота.

На психоз не похоже. И правда, чего я буду тут суетиться, если мне не рады. Улыбнувшись, я направилась к двери:

— Капельницу оставляем?

— Да.

— Зовите, если вдруг что понадобится!

Ян Игнатьевич согласно тряхнул головой и очки, нетвердо сидевшие на носу, звонко ударились о пол.

«Ну, вот, я же предлагала их снять!» — подумала я, стараясь спрятать лишнюю самоуверенность.

И напоследок скользнула взглядом по лицу. Вдруг что-то упускаю. Все еще чуть розовое, глаза прикрыты, только ресницы подрагивают и брови неодобрительно сведены вместе. И скулы не такие заостренные. Ему и в самом деле лучше.

И еще один резкий короткий взгляд, прямо в глаза. И почва уходит у меня из-под ног. Нет никаких глаз. Есть только тьма, льющаяся из глазниц. Миллион мурашек сорвалось с места, сердце сжалось в крохотную испуганную мышцу и затаилось в груди.

Мгновение… Другое…

И я снова поднимаю взгляд, мне нужно еще раз увидеть эту тьму. Погрузиться в нее, стать ее частью. Но теперь глаза Яна Игнатьевича закрыты, а сам он мерно сопит во сне.

Выхожу в коридор, подрагивающими руками прикрываю за собой дверь и только сейчас понимаю, насколько я устала.

«Так видела я мрак в его глазах или адреналин сыграл злую шутку и мне все только показалось?» — сотый раз задаю себе один и тот же вопрос за последние полчаса.

Ответа нет и быть не может.

Глава 29. О том, что шестое чувство может не только помогать, но и добавлять поводов для паники

— Стоять, не двигаться! — громкий вопль раздался из-под потолка. — Стоять!

Не обращая внимания на выгнутую спину и поднятую дыбом шерсть, я продолжила раздеваться. И только повесив кардиган на вешалку, и спрятав обувь в тумбочку, прошла на кухню.

Василий туманной пулей проскочил мимо, развернулся у меня за спиной и снова мелькнул перед глазами.

— На тебе валерьянки, только успокойся! — разбрызгала я вокруг добрую четверть от полного флакона.

— Ты где шлялась? Хвост с собой привела!

— Что? — непонимающе уставилась я под потолок. — Что ты несешь? Какой еще хвост?

— Я несу? — истерично мяукнул кот. — Это ты, а не я нечистью пропахла. — И крутанувшись вокруг меня рявкнул, — Признавайся, где была? И с кем?

— Нигде я не была, — устало пробормотала я и шлепнулась за стол. А надо еще чай заварить, бутерброды настрогать. Но сил не было ни на что. И от усатой скотины никакой пользы, одни обвинения.

— На работе я была. Только на работе.