Танго на треснувшем зеркале
Шрифт:
Следующие несколько дней после медкомиссии и последовавшего за ней серьезного разговора с тетей в сознании смазались в непонятное расплывчатое пятно.
Тетя то скандалила, то требовала обратиться к здравому смыслу, то давила на жалость, но я была непреклонна. Только мед. О заранее выбранной специализации пришлось умолчать, чтобы совсем уж не шокировать ее пожилой мозг.
В конце концов, тетя со словами, ну ладно, пусть будет в семье настоящий врач, сдалась. Чем ей не нравилась эта профессия, для меня так
Вопреки прогнозам тети и моим опасениям, и поступление в университет, и учеба прошли неожиданно гладко.
Университет был относительно старый, но с просторными модернизированными аудиториями, рассчитанными на тысячу, а то и полторы тысячи человек. На стенах аудиторий, вызывая благоговение, висели громадные портреты ученых, внесших неоценимый вклад в медицинскую науку: Павлов, Менделеев, Боткин, Пирогов.
Следующие несколько лет почти все время, до самой последней минуты, поглощали лекции, практики, семинары, коллоквиумы и пропахшая формалином анатомичка.
Анатомичка. Это было большое помещение, разделенное на две части. Меньшая часть была плотно заставлена партами, за которыми полагалось сидеть студентам.
Другая часть анатомички состояла из запыленных шкафов, заполненных герметично запаянными банками, в которых в формалине нашли свой последний приют не только отдельные органы и ткани, но и целые младенцы с разными патологиями развития. К каждой банке была прикреплена карточка с обозначением названия и номера наглядного пособия.
Держал это все добро под своим контролем лаборант, выдававший необходимые наглядные пособия под залог студенческого билета.
Первые пару недель группе было не по себе посещать занятия в ней. Потом все привыкли, а некоторые, чтобы продемонстрировать свою невозмутимость, могли даже устраивать себе перекус яблоком, не выходя на воздух. Мне же, наоборот, в первые дни было просто интересно, а потом начались проблемы.
Видения с момента последнего визита на кладбище больше не посещали меня. Решив, что отныне в такие «геопатогенные зоны» ни ногой, я успокоилась. Неприятность подкралась незаметно, хотя я должна была ее предугадать.
Когда я наведывалась в анатомичку, мне снова становилось не по себе: голова оказывалась тяжелой, тревога начинала зашкаливать, а все усилия переключиться на учебный процесс не приносили ни малейшего результата.
В итоге, когда я, психанув, схватила выданное наглядное пособие и понесла его к себе за стол, кто-то меня словно ударил под ребра. От неожиданности я выронила свою ношу и, резко крутанувшись в попытке сохранить равновесие, на лету ее поймала. В общем, создала себе трудности и героически с ними справилась.
Конечно, хорошо, что банка не разбилась — за это лаборант обещал страшную кару — но пользы от занятия все равно не было. У меня в голове постоянно крутился скрипучий
Банки с человеческими тканями законсервированными в формалине — это еще цветочки. Однажды преподаватель объявил о большой удаче: университет закупил новое наглядное пособие с очень большим учебным потенциалом. На деле им оказался труп бомжа, но с очень нужной преподавателю-профессору патологией.
Профессор был так рад добыче, что решил нам, к тому моменту зеленым второкурсникам, еще не дожившим до медиума учебы, показать, как в старину проводили аутопсию, и для этого организовал практику в старой заброшенной анатомичке, больше похожей на ванную комнату.
В темном подвале, пройдя следом за преподавателем по узкому коридору, дождавшись, пока он откроет пыльную скрипучую дверь, я с одногруппниками вошла в сырое, с небольшими тусклыми окнами помещение и непонимающе уставилась на ванну, стоявшую посреди комнаты. По запаху сразу стало понятно, что жидкость в ней не что иное, как формалин. А дальше в нее и заглядывать не надо было, чтобы понять, что в этом формалине лежал труп.
Пока студенты привыкали к необычному зрелищу и формату учебы, преподаватель, не теряя времени, подцепил железным инструментом, похожим на ухват, труп за ногу, подтянул ногу к краю ванны и, вооружившись скальпелем с зажимами, принялся препарировать кожу, а затем и мышцы.
Пока самые стойкие одногруппники вникали в тонкости заболевания скелетно-мышечной системы, я изо всех сил старалась заглушить голос в голове и не смотреть на непонятную субстанцию, мечущуюся в разные стороны вокруг меня. Получалось плохо.
А голос к тому же матерился как сапожник, окончательно сбивая с мысли и орал, что меня он не боится. Чем, надо сказать, сильно озадачил. Почему он должен меня бояться? Требовал прекратить происходящее безобразие и отпустить его на покой. Иначе, начал он клясться, перебирая странные имена, мне несдобровать! И моим родственникам, живым и мертвым. Особенно мертвым! И чтобы угроза прозвучала убедительнее, скрепил ее напоследок матерным заклинанием в десять этажей, на забористость которого лишь обитатели культурной столицы и способны.
Так больше жить нельзя, решила я именно в тот момент, когда несносная субстанция проклинала меня на чем свет стоит. Хватит. И я начала строить план.
Первым делом следовало купить смазку для петель, чтобы, когда я начну осуществлять задуманное, противный скрип дверей меня не выдал.
Затем найти время, когда никого не будет в коридоре, и смазать петли дверей одного приглянувшегося мне туалета, а также двери анатомички и особенно не забыть про двери комнаты, где стоял труп в ванной. Скрипела она жуть как сильно.