Танго с Бабочкой
Шрифт:
— Потому что, папа, — медленно произнесла Джессика, — как я уже говорила, это дело принципа. Она решила бороться с ними и попросила, чтобы я представляла ее.
— Что ты собираешься делать, дорогая?
— Я еще не до конца решила, мама. Мы встречаемся с Барри Грином в студии завтра утром.
Джессика поглядела на своего отца. Он хмурился.
Они продолжали потягивать кофе в молчании. Джессика боялась этих формальных посещений родителей — она делала это главным образом, чтобы доставить удовольствие матери. У них не было ничего общего; они с отцом никогда ни в чем не соглашались
Она была более чем озабочена делом Латриции Браун и пробовала поговорить об этом с Джоном, прежде чем он уехал в Сан-Франциско. Но он не слушал.
Джессика не понимала, что было не так с профессией, которую она выбрала. Существовала реальная потребность в экспертах по проблемам интеллектуальной собственности. Джессика и ее партнер имели дело не только с контрактами, но и с авторскими правами, плагиатом, правами артистов и всем, что касалось книг, телевидения и кино. Но теперь она предположила, пока пила свой кофе и смотрела на часы, что ни Джон, ни отец не одобряли ее, потому что она ежедневно сталкивалась с людьми, занятыми в сфере киноиндустрии.
Она думала о встрече, которая должна была состояться завтра утром. Из-за нее она плохо спала в последнее время. За четыре недели, с тех пор как она согласилась взяться за дело мисс Браун, Джессика не придумала никакого оружия, с помощью которого можно было бы сразиться с Барри Грином и студией. Хотя в контракте не было никакого упоминания о том, что Латриция должна была оставаться толстой, тем не менее подразумевалось, что она не может кардинально изменить свою внешность без одобрения студии. В конце концов ее потеря веса не была предусмотрена в сценарии.
Еще более ухудшало дело сообщение прессы о том, что Латриции Браун были предложены щедрые отступные продюсером Барри Грином и студией. Она отклонила предложение, и, как результат, симпатия публики к ней уменьшалась. Повышение и новый автомобиль устроили бы многих людей, которые читали «Лос-Анджелес Таймс». Но Латриция решила продолжать борьбу, потому что пришло время, как она заявляла, чтобы кто-то показал магнатам студии: актеры не часть собственности, которую можно использовать и отвергать в угоду собственной прихоти.
Джессика провела весь прошлый месяц, изучая дело и пытаясь найти нить, за которую можно было бы зацепить мистера Барри Грина. Но за ним стояли деньги и власть, в то время как Латриция была чернокожей женщиной, и не имела денег, чтобы заплатить своему адвокату.
Джессика чувствовала себя Давидом, выступившим против Голиафа, и волновалась из-за того, что у нее даже не было хорошей зацепки для встречи завтра утром.
Она знала с самого начала, что это будет безнадежное дело для ее клиента. Согласно контракту Латриции студия буквально владела ею и могла делать с ней все что угодно. С формальной точки зрения, она была неизвестной актрисой; они даже могли уничтожить ее контракт, если бы захотели. Но почему Джессика решила обратиться в суд, зная, что нет никакой гарантии
Потому что, как пылко заявила ей Латриция, пришло время, когда кто-то должен остановиться, повернуться лицом к противнику и сразиться с ним. И Джессика просто не могла противостоять вызову.
Когда ее отец взял пульт дистанционного управления и включил телевизор с экраном шириной больше метра, Джессика посмотрела на него. «Да, — подумала она, — пришло время, когда я должна выступить за правое дело».
Если бы Джессика села и действительно проанализировала мотивы, почему помогает Латриции Браун, даже не ожидая платы за свой труд, она поняла бы, почему так наслаждается тяжбой и хорошей борьбой в зале суда. Потому, что это была арена, на которой она могла встать, высказать свое мнение, и, возможно, даже победить. Противостояние адвокатам было борьбой с отцом, священниками и мужем, которым она никогда не была способна сопротивляться.
Она отвернулась от отца и удивилась, увидев, что красивое лицо Дэнни Маккея заполнило экран телевизора. Его певцы Евангелия горланили энергичный гимн, в то время как он милостиво улыбался всей Америке.
Она повернулась к матери.
— С каких пор вы смотрите Дэнни Маккея?
— Мы начали около…
— Он хороший человек, — прервал жену Джим Маллигэн. — Преподобный ратует за честность и благопристойность в нашей стране, и я стою за него горой.
— Но, папа, он утверждает, что говорит с Богом!
— Точно так же делал Джимми Картер. И Франклин Рузвельт в этом отношении поступал подобным образом.
— Какое несчастье, папа. Этот человек опасен! Считать, что Дэнни Маккей просто следует старой традиции в политике, — чистая софистика. Одно дело — обратиться к богомольной или созерцательной мысли, когда ты в чем-то сомневаешься, но совсем другое — заявлять о знании некоторых желаний Бога.
— Хелен, изображение по-прежнему нечеткое. Ты звонила в компанию кабельного телевидения сегодня, как я просил?
Джессика посмотрела на мать. Миссис Маллигэн избегала взгляда дочери.
Все трое откинулись на шелковые подушки индейцев наваджо, чтобы посмотреть, как Дэнни Маккей выкрикивает свою проповедь. Джессике было наплевать на этого человека. Она не могла понять, в чем дело, но в нем было что-то, что ей не нравилось. Его улыбка выглядела достаточно искренней, и он говорил, казалось, от всего сердца. Но он носил слишком дорогие костюмы и окружал себя крупными мужчинами, стриженными под ежик, которые выглядели скорее как телохранители, чем как религиозные последователи.
На свое вечернее выступление, которое отличалось от его ежедневной утренней программы «Час Благой вести», преподобный Дэнни всегда приглашал гостя, человека, чью жизнь тем или иным образом изменил Бог. Сегодня вечером это был известный модельер из Нью-Йорка. Перед двумя с половиной миллионами людей человек признался в своем грехе гомосексуализма и сказал, что Иисус помог ему исправиться. Это было весьма драматичное зрелище, которое окончилось с певцами Евангелия, собравшимися вокруг бедного человека, в то время как он и преподобный Дэнни рыдали на плече друг у друга.