Танго втроем
Шрифт:
А здесь все чистенько, можно сказать, стерильно, как в операционной. Прямо-таки маниакальное стремление к чистоте у тех, кто ее здесь держит. Ни тебе клочка бумаги, ни соринки, ни пылинки, ни-че-го…
Стены облицованы панелями из мягкого пористого материала, может, специально так сделано, чтобы узник не расшиб себе лоб о стену в приступе отчаяния… В камере светло, как в солнечный пригожий день. Дверь, выкрашенная под цвет панелей, на запоре, над ней, почти под потолком, на небольшой полочке установлена телекамера размерами не больше пачки сигарет.
Из мебели имеется лишь топчан,
Наручные часики куда-то запропастились, не оказалось при ней ни дамской сумочки с документами и наличностью, ни дорожной, куда она по требованию Сотника побросала часть своих тряпок. Сколько времени она уже здесь? Может, часов шесть или восемь. Возможно, и дольше, но за сутки, кажется, еще не зашкалило.
Почти все это время Розанова, сняв туфли и плащ, просидела на топчане, забравшись с ногами. Ее безудержно клонило в сон. Порой она испуганно вскидывала голову или просыпалась, когда давали знать о себе одеревеневшие члены, но буквально следом, едва она успевала хоть что-то сообразить, срабатывали какие-то заложенные в человеческий организм защитные механизмы, и она вновь проваливалась в глубокое тревожное забытье. Она словно раскачивалась на качелях, то ее уносило в гулкие пустые пространства, то возвращало на короткие мгновения в беспощадную реальность…
Ей все же удалось сбросить с себя странное оцепенение. Буквально силком заставила себя принять водные процедуры: почистила зубы, благо «тюремщики» позаботились о туалетных принадлежностях, затем поплескала в лицо холодной водой. На крохотной полочке, укрепленной над раковиной, сыскалась и расческа, запаянная в узкий пластиковый чехол. Вот только зеркала здесь не было, но оно и к лучшему, можно себе представить, как она выглядит после всех этих ужасных пертурбаций.
Подошла к двери, постояла немного, прислушиваясь… Ручки с внутренней стороны не оказалось, нажала плечом сколько было силы, но безрезультатно, массивная дверь не поддалась ни на йоту…
Спохватившись, ощупала себя, не болит ли где, не нанесли ли ей, пока она пребывала в бессознательном состоянии, какого-либо ущерба… И сразу же припомнился эпизод, когда какой-то странный тип — где и когда она могла видеть этого рослого парня, крепкого, уверенного в себе, наделенного мужественной внешностью? — ощупывал ее своими сильными и сноровистыми, но отнюдь не грубыми руками… Чего он хотел? Ах да! Он хотел убедиться, что с ней все в порядке.
Кажется, и впрямь обошлось. Видно, в рубашке родилась, ни единой царапины… А вот плащ продырявлен, в пройме рукава обнаружилась сквозная дыра. Просунула в отверстие наманикюренный пальчик, пошевелила им и судорожно всхлипнула.
Значит, весь этот ужас и кошмар ей не приснился…
Она отпила ледяной воды прямо из-под крана. Вернулась в «узилище». Свернулась калачиком на топчане, сунув ладонь под пылающую щеку. В голове у нее царили сумбур и смятение.
«Пойми, Лена, ничего такого не было…»
Но
Итак, что это было? Попытка грабежа? Месть за ее контакты с сотрудниками органов, с теми же Белицким и Сотником? Или проявляемый к ней в последнее время живой интерес со стороны Казанцева и Ломакина?
Что касается двух последних, то Елена всякий раз вежливо, но в то же время твердо отказывалась от всех поступающих от них предложений. Она сознательно уклонялась от столь сомнительного сотрудничества, хотя Ломакин, да и не только он один, сулил ей воистину золотые горы. Конечно, как профессионала ее не мог не радовать тот факт, что янтарные промыслы в крае в последние годы переживают настоящий расцвет. Но с другой стороны, ее давно уже беспокоила криминальная подоплека самого янтарного бизнеса, жестко контролируемого теневыми правителями.
Чтобы не остаться без средств существования — на скудную зарплату в музее особо не пороскошествуешь, — ей пришлось налаживать контакты с известными и малоизвестными мастерами из Прибалтики и Питера. Работая по заказу, она в свободное от музейных забот время разрабатывала дизайн художественных изделий из «солнечного камня», чаще всего это были разнообразные шкатулки для хранения драгоценностей и документов с непременными «секретами», люстры, панно, шкафчики с тончайшими барельефами, зеркала в наборных янтарных рамах с резным орнаментом… Работала она как в классическом направлении, с использованием инкрустаций и техники «эгломизе», так и в модном сегодня стиле арт-нуво.
Но мало-мальски престижные заказы были редкостью, поэтому Приходилось в основном корпеть над ширпотребом, моделировать мелкие вещи домашнего туалета, вазочки-бокальчики, табакерки и прочую дребедень. Помимо эскизов в таких случаях приходится делать альбомы-разукрашки, своеобразные лекала, по которым, подобрав сырец нужного цвета и кондиции, мастера-резчики будут «ваять» свои творения.
Может, решили, что она «богатенький Буратино»? Нет, случившееся менее всего смахивает на попытку грабежа со взломом. Если бы надумали «раскулачить» семью Розановых, то в первую очередь обратили бы свои взоры на «родительское гнездо», вот там действительно ворам и налетчикам было бы чем поживиться. И еще… Грабители, пусть даже самые отвязанные, те, кто человеческую жизнь ни в грош не ставит, определенно не стали бы преследовать милицейский транспорт и затевать перестрелку на городских улицах.
Казанцев? Или подсуетился кто-то из его окружения? Под видом посыльного с букетом цветов решил подослать киллера? Что за чушь… В такое попросту невозможно поверить.
Какие еще есть версии?
Так же как и ее отец, Лена Розанова была фанатично увлечена сложной, загадочной и парадоксальной темой, которую обычно обозначают как «загадку исчезновения Янтарной комнаты». Тема эта гораздо шире, глубже и содержательнее, нежели пропажа в годы военного лихолетья отдельно взятого произведения искусства, пусть даже такого выдающегося, как царскосельская комната…