Шрифт:
Чёрная туча, непроглядная, как сама тьма, появилась незадолго до полудня. Такие тучи являются только при совершенном безветрии и чистом, без единого облачка небе. Глубокая голубизна, никаких кучевых или перистых облаков, и вдруг в этой чистейшей лазури рождается угольная точка. Она растёт, ширится, затмевая зенит, но никогда не всё небо целиком. Поражённый взгляд уже не видит остатков сини, да и ничего не видит, кроме черноты, которая застилает всё. Вот она падает на землю, и тогда можно не разглядеть, но понять,
Дракон не стал выдыхать пламя, он мирно опустился на землю возле небольшого дома, сломав лишь несколько неловко подвернувшихся деревьев, с его спины соскочил наездник. На широкой спине могло поместиться полсотни всадников, но прибыл только один.
Приехавший подошёл к дверям. Те не успели сами распахнуться, всадник вышиб их ударом ноги. Навстречу выбежала хозяйка. Была она хромонога, но поспешала, как могла.
— Ой, кого вижу! В кои-то веки объявился!
— Чем встречать будешь?
— Что есть наше — всё ваше.
Приехавший прошёл в дом, который изнутри оказался куда больше, чем снаружи, уселся за дубовый чисто выскобленный стол. Потянул воздух проваленным носом.
— Человечинкой пахнет.
— Откуда у меня человечина? Вегетарианствую.
— Это мы посмотрим.
Незваный гость распахнул дверь в соседнюю комнату, которой, если смотреть снаружи, в избе места нет. Там за прялкой сидела девочка лет, наверное, шести.
— Ага!.. Вот и ужин!
— Василиску не замай! — завопила хозяйка. — Ты что, не видишь, что это девочка? Девочки не для еды, а для обучения. Я без неё пропаду, да и ты тоже.
— Мне всё одинаково, что мальчики для еды, что девочки. С чего это мне без неё пропадать?
— С того, Кащеюшка, что ты бессмертный, а я всего лишь долголетняя. Ещё лет сто проскрипеть смогу, а там мне и конец придёт. Но за это время Василиска подрастёт, к дому приобвыкнет и отправится в большой мир. Там поживёт, наберётся всяческой премудрости, уж потом вернётся сюда и займёт моё место. Сообразил теперь своей костяной башкой?
— А сейчас она что делает?
— Сам не видишь? Пряжу прядёт. Вона, нитка какая. Её в клубок смотать, так он тебя куда угодно доведёт.
— Зачем это тебе?
— Это не мне, это тебе надо. Вот, скажем, явится сюда какой-нибудь витязь и захочет тебе башку срубить. Дракона у него нет, по воздуху он не перелетит. Значит, надо пешим ходом. Как я ему дорогу объяснять стану, если там леса дремучие, болота топкие, горы высокие, пустыни палящие, ледники заснеженные…
— Всё перечислять будешь?
— Могу и всё. Но я, лучше, выдам волшебный клубочек, и он доведёт витязя до места прямой дорогой. Только ни один из богатырей, к тебе сходивши, мне клубка не вернул. Вот и приходится новую нитку прясть.
— И не вернёт. Я их всех поубивал.
— Да я
— Это ты замечательно рассказываешь. Как в песне поётся: «Пряха, моя пряха, ты сиди пряди!» У тебя этих клубков, небось, целый ларец наверчен. А витязи ко мне, что-то не идут. Скучно мне одному. Косточки размять не с кем, башку некому оторвать. Где твои герои?
— Так их и у меня нету. В тоем мире, миленький, ныне всё по-другому. В тебя, да и в меня тоже, никто не верит, разве что самые малые дети. Ихние герои себе другие дела нашли.
— Напомнить о себе надо. Слетала бы, да позлодействовала. А то я и сам слетаю.
— На Горыныче, что ли? Так его там ПВО в три минуты собьёт, чешуи не останется.
— Взлечу повыше, где не дострелят.
— Сама не видала, но, говорят, они ввысь на десять вёрст пуляют. Горыныч туда подняться не сможет.
— Ладно, разберусь. А пока, давай разбираться с тобой. Говори, что хочешь, но человечинкой у тебя пованивает помимо этой девчонки. И нечего меня по чуланам да кладовкам водить, я знаю, у тебя их больше, чем сосчитать можно. Ты не мешайся, я сам найду.
Кащей потянул воздух проваленным носом и направился к выходу из избы, не тому, через который входил, а другому, выйти через который можно, а войти нельзя. Там обнаружилась клетка из вересовых прутьев. В углу клетки сидел мальчишка, малость помоложе Василисы.
— Я знал, что ты меня голодным не оставишь!
— Ишь ты, какой ненасытный! Тоже раскатал губу! Тебе этот мальчишка на один глоток, а мне им год питаться. Я его сюда на откорм посадила. Видишь, какой он щупленький? А как отъестся, наберёт пудов десять сальца и мясца, это будет дело.
— К Рождеству заколешь?
— Совсем сдурел? Рождество — не наш праздник. Для меня в этот день строгий пост. Липовый пень грызу.
— Когда пост строгий, пень должен быть еловый.
— На еловый у меня зубов нет. Так что сойдёт и липовый.
— Когда по-твоему, наш праздник наступит?
— Да хоть на Красную Горку, а то на Купальскую ночь. Только мальчишку и тогда трогать нельзя будет. Это не поросёнок, которого за полгода откормишь. На человека лет пять надо, да и тех вряд ли хватит.
— Поросёночек сойдёт и молочный. Думаю, и мякотный мальчишка неплох.
— Своего излови и ешь, а моего не трожь! Знаешь, как его трудно поймать было? А ты его за один день стравить хочешь. Нет уж, хозяйство зорить не дам.
— Труд Ягуша, облагораживает…
Кащей хотел ещё что-то сказать, но в этот миг раздался громовой рёв Горыныча. Дракон развернул крылья, каждое из которых было размером с футбольное поле, и одним толчком взлетел в небеса. На его спине ликовала Василиса.
— Стой! Куда?! А ну вернись!.. — орал Кащей, размахивая руками.