Танкер «Дербент»
Шрифт:
На «Агамали» с ответом не торопились. Вечером, во время ужина, Володя прибежал в кают-компанию.
– Предсудкома к аппарату, – объявил он торжественно, – шевелись, Степа!
Радиорубка наполнилась народом. Здесь были матросы, электрики, и донкерман, и мотористы. Пришел даже штурман Алявдин. Разговаривали тихо, почти шепотом, словно тот, кто вызывал предсудкома, находился тут же в рубке и прятался за щитом передатчика. Гусейн, приоткрыв рот, слушал дробный стук ключа и свист репродуктора.
– Это
– Поди ты к черту, – зашипел Володя, – я спутаюсь!
Из-за края моря простучал наконец небрежный ответ:
«Согласны, если вы не шутите. Наши условия: перевезти двадцать пять тысяч тонн сверх плана, сократить простои, выполнять ремонт на ходу. Кончаю».
В рубке поднялся шум. Телеграмма переходила из рук в руки. Алявдин покачал головой.
– Будет хорошо, если мы покроем задолженность.
Двадцать пять тысяч сверх плана. Извините, это бред,
– Однако вот они предлагают, – сощурился Котельников, – для них это не бред.
– У нас машины другие.
– Машины одной серии. Головы у нас другие, вот что!
– Насчет голов позвольте мне сказать, – выдвинулся до сих пор молчавший донкерман Пронин. – Вы знаете, кто регулировал двигатели «Агамали»?
– Откуда мне знать?
– А я знаю. Наш механик, Александр Иванович, регулировал. Он ведь в доках работал раньше.
– Путаете вы что-то. Не может быть!
– Нет. Это мне доподлинно известно. Он самый.
Гусейн торжествующе улыбнулся.
– Вчера мы подняли обороты левого двигателя до ста двенадцати, – сказал он, оглядываясь, – все видели?
Басов говорит, что можно получить все сто пятнадцать.
Он схватил со стола телеграмму и быстро вышел. Матрос Хрулев проводил его глазами с недоброй усмешкой.
– Землю роет, – сказал он, подмигивая Алявдину, – теперь, надо думать, к механику побежал, выгибаться. Подлизывается, бичкомер! А его ведь за хулиганство судили, вы знаете?
– За пьянку, – угрюмо поправил Котельников. – Зачем болтаешь зря? Поганый у тебя язык, Хрулев, что швабра палубная!
Гусейн приоткрыл дверь в каюту Басова. Старший механик сидел за столом, подпирая кулаками виски.
– Зубы болят? – спросил Гусейн, осторожно закрывая дверь.
– Нет, зубы в порядке, – сказал Басов, потягиваясь, – что это ты вздумал? Просто заснуть никак не могу. Ночь не спал, а вот не спится.
Гусейн присел на кончик стула и развернул телеграмму, но почему-то сложил ее опять.
– Тоскуете, значит, – спросил он участливо, – я давно замечаю. О чем бы это?
– Всякое в голову лезет, – отозвался механик скучным голосом. Он поднял голову и вдруг усмехнулся не то над собой, не то над вопросом Гусейна. –
– Молодая небось? – оскалил зубы Гусейн.
– Молодая… Так ведь и я не старик. Знаешь что? Говори мне «ты» без стеснения. Мы не на работе.
Гусейн с удовольствием уселся поудобнее на стуле и скрестил ноги.
– Эка грусть, подумаешь, – сказал он беспечно, – кончится навигация – поживешь дома. Детей нет еще? Будут и дети.
– Не так все просто, Мустафа.
– Неужели не поладили?
– Не поладили. Меня сюда послали. Ей это не подходит, Мустафа.
Гусейн перестал улыбаться.
– Эх, жизнь! Я вот про себя скажу, – прорвался он неудержимо, – познакомился я, брат ты мой, с девушкой. Она очень славная, душевный человек, я тебе скажу. Институт кончает. Да ведь как знакомство вести, когда за месяц всего два раза свидеться пришлось. То ночью придем в порт, а то рано утром, когда ей некогда.
На пристань я ее не зову – вдруг опоздаем или не смогу я уйти с танкера. На пристанях ребята зубастые, начнут задевать: вам, мол, скучно, да не проводить ли вас, то да се. Обидеть ее могут, очень свободно. Встречаемся мы с ней на бульваре, и разговоры у нас чудные бывают. Интересуется она, как живут моряки и почему мы не выполняем плана перевозок. Чувствую я, что она хочет от меня чего-то и как будто ждет от меня большого дела. Ты, говорит, горяч и настойчив, у тебя много бесстрашия.
– Умная, – сказал Басов. – Что же ты ответил?
– Трепался, конечно. Станем, мол, и мы знатными, погоди с недельку. Вот и выходит, что ничего у нас с ней не будет. На берегу много людей. Есть и горячие и настойчивые – только выбирай. Может быть, она уже встретила кого-нибудь, пока я был в море. Да и сама она на серьезное дело способна. На строительной практике десятником была. Меня, говорит, сезонники очень уважают, ей-богу! Слушал я ее, и мне стало грустно.
Пути наши разные, Александр Иванович.
– Тебя послушать, так все моряки холостыми ходить должны, – улыбнулся Басов. – Это вздор. У Котельникова вот жена и ребенок, у боцмана дети в школу ходят. И какие славные ребятишки, ты бы посмотрел!
– Про себя-то забыл? Агитируешь!
Басов встал и прошелся по каюте.
– Я пошутил; Мустафа, – сказал он виновато, – у меня нет жены, я один. Ты спросил насчет зубов, и мне стало смешно. Глупо пошутил, извини…
– Ом-манул, значит, – протянул Гусейн, смачивая языком самокрутку, – ну, ладно, шути на здоровье. – Он развернул телеграмму. – Прочти-ка, что «Агамали» ответил.
Он терпеливо ждал, пока механик читал телеграмму.
– Двадцать пять тысяч тонн сверх плана, – сказал Басов, – тяжелое обязательство. Но я думаю, что оно нам по плечу, если мобилизовать все средства, разумеется.