Танковая атака
Шрифт:
Трухлявое бревно затрещало, рассыпаясь в труху, когда танк навалился на него всем своим сорокатонным весом. Решето вскочил и бросился бежать – не от «тигра», а к нему, радуясь, что сама идея бронированной боевой машины в принципе исключает такие излишества, как зеркала заднего вида.
Ему опять повезло. На плоской пятнистой корме танка обнаружился металлический трос, аккуратной восьмеркой намотанный на кривые клыки буксирных крючьев. Решето догнал танк и, вцепившись в трос левой рукой, правой забросил наверх карабин. Казенник лязгнул о металлические жалюзи моторного отсека; Решето схватился за трос второй рукой и, обдирая кожу с ладоней об острые колючки отслоившихся стальных волокон, кое-как вскарабкался на горячую, дрожащую крупной дрожью корму.
Белый
Ясно, в стройбате Решето ничему такому не учили, но Белый отдавал должное его сообразительности. Конечно, было бы лучше, если бы Решето просто испугался и в панике бросился бежать по прямой, оглашая пустынное пространство старого полигона истошными воплями. Но этого не произошло. Перевалив через бревно, за которым отлеживался стрелок, Белый не увидел впереди мелькающей среди тонких березовых стволов спины, зато не столько услышал, сколько угадал донесшийся откуда-то сзади короткий металлический лязг. Звук получился гулкий, раскатистый, из чего следовало, что какой-то твердый, как железо, предмет ударил по корпусу не изнутри, а снаружи. Единственной железкой, которая в данный момент находилась вне «тигра» с бортовым номером триста два, был «маузер» Решетилова, если только Решето не свихнулся от страха и не начал швыряться в танк камнями, воображая, что это гранаты или бутылки с «коктейлем Молотова».
Белый сообразил, что забыл запереть командирский люк в башне, но не стал исправлять оплошность: в данный момент это было как раз то, что надо. Он слегка развернул машину вправо, задав направление на торчащий из травы поодаль большой валун, поставил ручной газ и, покинув кресло механика-водителя, открыл запасной люк в днище. Тесное, душное внутренне пространство стальной коробки моментально наполнилось клубами едкой, щекочущей ноздри пыли, перед глазами, то вспучиваясь, то опадая, прямо как морские волны, поползла поросшая пучками жесткой лесной травы песчаная почва. Белый схватил подвернувшуюся под руку кувалду, которой танкисты испокон веков пользуются при замене вышедших из строя гусеничных траков, спровадил ее в люк и прямо на ходу последовал за ней.
Он сделал это не так, как учили (потому что этому его никто не учил), а так, как подсказывал здравый смысл: ногами в сторону кормы, спиной вниз. Пятки чертили в пыли извилистые борозды, левый ботинок соскочил с ноги и потерялся. Цепляясь немеющими руками за край люка, Белый увидел, как открылся командирский люк наверху. В проеме показался ствол карабина, а потом нога в потрепанной кроссовке, нащупывающая ступеньку отвесной железной лесенки. Этого и следовало ожидать: дав три промаха подряд с минимальной дистанции по неподвижной мишени, смекалистый Решето был просто обязан задействовать свою соображаловку. А поскольку ничего другого придумать он просто не мог, разгадать и предупредить его маневр оказалось несложно даже такому тугодуму, как Белый.
Набрав полную грудь воздуха, чтобы не задохнуться в пыли, Белый разжал пальцы. Планета Земля дружески хлопнула его по спине, едва не вышибив дух, затылок ударился о какой-то корень. Больно не было – выручил шлем, но на какую-то долю секунды Белый почувствовал, что все вокруг него плывет, и сам он плывет куда-то вбок, плавно скользя и вращаясь, как планирующий с верхушки дерева осенний лист. Вполне по делу, но абсолютно не к месту вспомнился бородатый анекдот про доктора, который радовался, что мотоциклистов обязали ездить в шлемах: дескать, раньше их мозги приходилось соскребать с асфальта, а теперь они аккуратно лежат в шлеме…
Заросшее грязью, исхлестанное травой, исцарапанное камнями и корягами железное днище проползло перед глазами и пропало, в зрачки ударил яркий дневной свет и слегка замутненная пылью и дымом выхлопа небесная голубизна. Резво вскочив, Белый стремглав добежал
Все случилось именно так, как он планировал, и даже чуточку лучше. Обнаружив, что его надули, оставив одного в пустой железной коробке, с грохотом и лязгом деловито прущей в никуда, Решето снова высунулся из командирского люка, держа карабин поперек груди, как заправский немецкий снайпер. При виде Белого, который, увы, выбрал далеко не самое надежное укрытие, он хищно осклабился и торопливо упер в плечо облезлый деревянный приклад, нежно прильнув к нему щекой. Но Белый не успел даже толком испугаться: с тупой исполнительностью старого немецкого унтера следуя в заданном направлении, «тигр» достиг цели и с оглушительным скрежетом налетел правой гусеницей на валун.
Он не опрокинулся, а лишь накренился, пытаясь вскарабкаться наверх, соскользнул, оставив на каменном боку валуна глубокие белесые борозды, и слегка изменил курс. Но резкий толчок сбросил Решетилова со скользкой железной ступеньки, палец дернул спусковой крючок, карабин выпалил в небо, выпал из машущих в поисках опоры рук и, лязгнув о броню, свалился на землю.
Белый вскочил и бросился вдогонку за танком. «Вилли» резко повернул налево и пошел напролом через кусты, чтобы стоящий рядом с пулеметчиком оператор успел заснять развязку на видео во всех драматических подробностях. Сверзившийся с лесенки Решето кое-как выкарабкался из люка, на животе сполз с башни на крыло, пробежал, балансируя руками, два или три шага, сорвался, упал, прокатившись кубарем, вскочил и, прихрамывая, бросился туда, где остался «маузер» с последним патроном в обойме.
Он почти успел, но «почти» не пошло в зачет и на этот раз. Подоспевший Белый, как хоккейную клюшку, сунул ему в ноги кувалду на длинной деревянной ручке. Споткнувшись, Решето с болезненным стоном плашмя рухнул на землю. Пальцы вытянутой руки коснулись ложи карабина, но тяжелая кувалда уже поднялась в воздух и, описав дугу, с хрустом ударила его между лопаток.
Решето пронзительно закричал, корчась на земле. Белый с натугой размахнулся и ударил снова, круша ребра и позвонки. Крик оборвался, превратившись в слабый, булькающий хрип, Решето перестал извиваться, только руки и ноги мелко, конвульсивно подергивались, как у распятой на лабораторном столе гальванизированной лягушки. Изо рта на песок, пузырясь, хлынула темная кровь, скрюченные пальцы правой руки выбивали на прикладе карабина мелкую дробь, как будто Решето пытался подать кому-то сигнал SOS азбукой Морзе. Обведенный причудливым узором кровавых потеков и налипшего песка глаз скосился вверх, на Белого. Кроме непереносимой боли и мольбы о пощаде, в его взгляде без труда читалось изумление: неужели это все наяву? Да ты что, братан, попутал? Это ж я, Решето!
– Х…ли ты смотришь?! – истерично выкрикнул Белый и, размахнувшись, как молотобоец, с хрустом и чавканьем ударил тяжелой кувалдой прямо по этому взгляду.
Из огромного, во всю стену, панорамного окна открывался великолепный вид на Москву-реку и подернутые легкой сиреневой дымкой заречные дали. Отсюда, с высоты, в хорошую погоду можно было заглянуть даже туда, где кажущийся бесконечным мегаполис все-таки кончался, уступая место жухлой зелени полей и постепенно наливающимся осенней желтизной перелескам. За окном, пробуя его на прочность, бесновался ветер, который здесь, на верхотуре, всегда дул с пугающей, почти ураганной силой. Но тройное закаленное стекло играючи противостояло его бешеным наскокам; бессловесные таджики-гастарбайтеры построили этот новенький, с иголочки, небоскреб на совесть, так что ветру, дождю, равно как и прочим неприятным погодным (и не только) явлениям, внутрь этой шикарной двухуровневой квартиры было не проникнуть.