Танковая дубина Сталина
Шрифт:
Ради интереса приведу примерную численность парка «панцеров» десяти германских танковых корпусов вторжения без частей усиления «по Солонину» («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 465):
Хорошо видно, что 474 танка советского 10-го мехкорпуса — «мало» исключительно по меркам зажравшихся за счет всего остального народа сталинских генералов и не очень внимательных (или не совсем добросовестных) историков. Лишь в самом сильном — 39-м — немецком танковом корпусе «панцеров» было больше, чем в «слабом» 10-м мехкорпусе РККА. Считаю, что кандидаты и доктора наук должны отдавать себе отчет в том, что они для нас, доверчивых, пишут…
Также позволю себе напомнить читателю о том, что о «слабаках» руководство страны совсем не забывало. Как уже говорилось в работе «22 июня: никакой внезапности не было!» цикла «Большая война Сталина», в директиве наркома обороны СССР от 16 мая 1941 года
В книге, посвященной планам Советского руководства, я уже упоминал о том, что в майских 1941 года «Соображениях по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», подписанных наркомом обороны Тимошенко и начальником Генштаба Красной Армии Жуковым, ни словом не упоминается о недоукомплектованности или недостаточной оснащенности сухопутных сил Красной Армии — 198 стрелковых, 61 танковой, 31 моторизованной и 13 кавалерийских дивизий. Единственный разговор о небоеспособных частях имеет место при описании формируемых авиаполков военно-воздушных сил. Отсутствие озабоченности по поводу недостаточной укомплектованности и боеготовности сухопутных сил СССР может свидетельствовать о том, что либо к «дню М», либо в течение считаных дней после него все 303 упомянутых в «Соображениях…» дивизии и 74 артполка РГК должны были получить недостающий личный состав, вооружение и технику. К тому же выводу, напомню, пришел и В. Савин, анализируя, помимо прочего, степень готовности советских механизированных корпусов: «Никаких ссылок на недостаточную обученность, сколоченность, неотмобилизованность и другие категории неготовности в планах нет. Следовательно, если бы формируемые мехкорпуса получили к 1 июля артиллерийскую матчасть, они считались бы готовыми к выполнению задач прикрытия государственной границы. Общий вывод: формируемые мехкорпуса могли быть боеготовы уже к началу июля. Планы, согласно которым полная готовность механизированных корпусов достигалась только в 1942 году, должны были создавать иллюзию неготовности СССР к войне в 1941 году. Эта иллюзия оказалась очень живучей…» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 68).
Я склонен с ним согласиться. Как показал опыт войны, даже «недоделанный» 21-й мехкорпус Лелюшенко, усиленный 95 стволами противотанковой артиллерии и 105 танками с отборными экипажами из Академии БМВ, превратился, по сути, в эквивалент моторизованной дивизии. Думаю, в боевой поход выступило порядка 13 000 человек, 200 танков и не менее сотни орудий. Разумеется, боевая мощь 21-го мехкорпуса не могла сравняться с силищей полностью укомплектованных собратьев (скажем, 4-го или 6-го), но ведь небоеготовым-то его назвать тоже язык не поворачивается. Когда 56-й танковый корпус Манштейна, имевший на 22 июня 212 танков, столкнулся с 21-м мех-корпусом в бою под Даугавпилсом, имевшим к этому моменту не менее 200 боевых машин, то немцам, как говорится, «мало не показалось»…
Странный (если не сказать «лицемерный») подход советских источников к боевым возможностям приграничных механизированных соединений накануне войны наглядно иллюстрируют мемуары П.А. Ротмистрова, являвшегося в июне 1941 года начштаба 3-го мехкорпуса в Прибалтике. «…Даже соединения, находившиеся в западных приграничных округах, — сетует он в начале своей книги, — не были полностью укомплектованы новыми танками» («Стальная гвардия», с. 46). «На 1 января 1941 года, — горестно свидетельствует генерал о «слабости» 3-го мехкорпуса, — в наличии имелось всего 640 {танков), из них 52 КВ и 50 Т-34. Остальные боевые машины представляли собой в основном легкие танки устаревших конструкций БТ и Т-26 с тонкой броней, слабым вооружением и основательно изношенными моторами» (там же). Надо же, как не повезло 3-му мехкорпусу и его начальству!.. Не буду акцентировать внимание на том, насколько «сильно» бронированными были чешские танки Pz.35(t) и Pz.38(t), которые большей частью состояли на вооружении противостоявшей 3-му мехкорпусу 4-й танковой группы Гепнера, имевшей всего 635 единиц бронетехники. Не буду особенно распространяться и по поводу того, что примерно 765 германским и финским танкам и САУ на всем Северо-Западном направлении противостояли 3111 советских танков (включая минимум 142 КВ и Т-34, а также 135 трехбашенных Т-28).
Вместо этого предлагаю перелистать воспоминания героя-танкиста на с. 111. Там он пишет следующее: «Боевой опыт применения танков в контрнаступлении под Москвой (в нем, напомню, участвовали лишь «остатки былой роскоши» — танковые бригады, вооруженные преимущественно все теми же БТ и Т-26, а также Т-60. — Прим, авт.) показал, что для проведения решительных наступательных операций на большую глубину и с высокими темпами необходимо было иметь… крупные танковые соединения… Мне выпала честь формировать в районе Калинина 7-й танковый корпус». Вот что представлял собой этот самый корпус «образца 1942 года»: «К завершению формирования, — гордо делится Ротмистров, — в корпусе насчитывалось 5600 человек, 168 танков, 32 полевых и противотанковых орудия, 20 зенитных пушек, 44 миномета и 8 реактивных установок БМ-13. Как видим, — добавляет прославленный военачальник, — корпус представлял собой достаточно мощное танковое соединение» (там же).
Для сравнения перечислю то, что имелось в распоряжении 3-го мехкорпуса накануне войны: 672 танка (65 % от штата), 3897 автомобилей (76 %), 308 тракторов (88 %), 312 (87 %) орудий и минометов (включая 83 тяжелых — 20 122-мм и 63 152-мм). Ротмистров, кстати, забыл упомянуть о том, что эти 672 танка на 22 июня включали уже не 102, а 128 КВ и Т-34. И что в состав его «недоделанного» мехкорпуса «образца 1941 года» входили также 57 трехбашенных танков Т-28, которые никак нельзя было назвать «легкими» и «слабыми». Вот и объясните мне, дилетанту, почему в июне 41-го 3-й мехкорпус с минимум 32 000 военнослужащих, 672 танками и 312 артсистемами был «слабым», а 7-й танковый корпус весной 42-го с 5600 человек, 168 танками и 104 артсистемами являлся «достаточно мощным»?.. В одном только недоукомплектованном 3-м мехкорпусе бронетехники было больше (и она качественно была намного лучше), чем во всей 4-й танковой группе немцев! К слову, «предшественник» 7-го танкового корпуса 1942 года — 7-й мехкорпус генерал-майора В.И. Виноградова — в июне 1941 года имел 959 танков (включая 103 КВ и Т-34), не менее 124 артсистем и даже 15 самолетов. Как, по-вашему, это было «достаточно мощное» соединение? Или это только мне видится, что 7-й танковый корпус Ротмистрова — лишь жалкое подобие 7-го механизированного корпуса Виноградова?..
Дальше — больше: «19 декабря 1942 года… — как ни в чем не бывало продолжает Ротмистров, — корпус имел 92 танка, из них 20 КВ, 41 Т-34 (остальными машинами почти наверняка являлись легкие Т-60 и Т-70. — Прим. авт.). Хотя по штату нам машин не хватало, корпус являлся достаточно боеспособным» (там же, с. 145). Получается, что 672 танка в июне 41-го — это «ерунда», а 92 танка в декабре 42-го — вполне «достаточно». К началу Курской битвы Ротмистров командовал уже 5-й гвардейской танковой армией. Со всеми частями усиления (2-й гвардейский Тацинский и 2-й танковый корпуса, 1529-й самоходно-артиллерийский полк и т. д.) в начале июля 1943 года 5-я гвардейская танковая армия имела около 850 танков и САУ (там же, с. 180). Вновь вспомню о «предшественнике» — 5-м мехкорпусе генерал-майора Алексеенко И.П.: тот накануне войны имел минимум 974 танка.
После тяжелых потерь, понесенных под Курском, частично пополненная 5-я гвардейская танковая армия, располагавшая 503 танками, приняла активное участие в очередном наступлении (там же, с. 206). В сражении за Харьков в августе того же года у армии имелось 200 танков. Тем не менее начальник Ротмистрова — маршал Конев — говорит ему: «Не жалуйся!» (там же, с. 229). Тот же совет — «Не ной!» — от того же полководца он услышит и позже… Перед другим наступлением — на Украине в ноябре 1943 года — та же армия имела 358 танков и САУ (включая 253 Т-34 и 70 легких Т-70). По советским довоенным меркам — откровенный «слабак»: в полностью укомплектованной танковой дивизии имелось больше техники, чем в такой армии. Тем не менее к 5 декабря важнейший железнодорожный узел Знаменка был в руках советских войск: выходит, и в этот раз недоукомплектованность 5-й гвардейской танковой армии не помешала. Приходится сделать вывод: со слов Ротмистрова, недоформированность и недоукомплектованность механизированных соединений Красной Армии сыграла отрицательную (и решающую) роль исключительно в июне 1941 года. Несмотря на то что потом — в течение всей оставшейся войны — танковые корпуса являлись фактически аналогами советских танковых полков (а то и батальонов), а танковые армии — аналогами мехкорпусов (а то и танковых дивизий) «образца июня 1941 года», это не помешало Красной Армии нанести сокрушительное поражение Германии и ее союзникам.
Пару слов по поводу «легкости» советских БТ и Т-26 в июне 1941 года. Поданным В. Савина, «из 25 тысяч произведенных в 1942 году танков почти 10 тысяч были легкими танками Т-60 и Т-70» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 154). «Танк Т-60, — вполне справедливо указывает Савин, — имел практически то же бронирование, как и Т-26, но уступал последнему в вооружении (Т-60 был вооружен 20-мм автоматической пушкой)… Танк Т-70 имел более толстую броню, чем Т-26, и аналогичное вооружение — 45-мм пушку. Танки Т-70 производились до 1943 года включительно и сыграли важную роль в Курской битве. Так, перед сражением под Прохоровной в составе 5-й гвардейской танковой армии (под командой нашего старого знакомого Ротмистрова П.А. — Прим. авт.) было порядка 500 танков Т-34 и порядка 300 легких танков Т-70» (там же). М. Барятинский дает более точную цифру по наличию Т-70 в 5-й гвардейской — 314 единиц.