Таня Гроттер и ботинки кентавра
Шрифт:
Там он долго лежал в камышах на спине, глядел на их шевелящиеся верхушки и кусал губы. Потом рывком сел.
– Хватит! Вычеркнули ее, все, хватит! Нужна она мне тысячу лет!.. Жизнь продолжается!
Он встал и решительно направился к Тыру. Внезапно что-то толкнуло Урга по бедру. Чаша в сумке. Она все еще оставалась у него…
Таня и Ягуни молча шли по лесной дороге, рассчитывая вырваться на равнину у Арапса прежде, чем стемнеет. День был уже где-то на середине и постепенно, не очень уверенно начинал клониться к вечеру.
– Дороже психического здоровья только сами психи. Они наше национальное достояние, – вдруг сказал Ягуни.
– Ты о ком? – спросила Таня.
– Ясно
– ОН? – вспылила Таня. – Этот тип со сломанным носом? Карманник? Лгун? Нравится мне? Еще одно предположение в этом духе, и я отправлюсь в Арапс одна.
– Угу. Назло кондуктору возьму билет, пойду пешком! – насмешливо прокомментировал Ягуни.
– Все. Мое терпение лопнуло! Возвращайся к своему любимому Ургу. Откроете в Тыре лавочку фальшивых монет и краденых драгоценностей и поставите Лайду за прилавок! – велела Таня.
– Это неблагородно. Ты не только засовываешь палец прямо в рану, но еще и ковыряешь, – с обидой сказал Ягуни.
– Quod erat demonstrandum! [11] – внезапно подал голос медальон, слегка восстановивший силы.
Таня не совсем поняла, что он имеет в виду, но тон у талисмана был такой, словно он поддерживал Ягуни. Однако Тане это было уже не так важно. Медальон заговорил! Нужно было попытаться узнать у него главное, пока он не растратил свои силы попусту. Но узнать осторожно, потому что медальон мог и заупрямиться.
11
Что и требовалось доказать (лат).
– Что-то тебя последнее время зациклило на «Quo», «qui», «quod»! Переверни страницу, киса! – насмешливо сказала Таня.
– Interdum stultus opportuna loquitur! [12] – огрызнулся медальон.
– Так я и думала. Ты все забыл. Даже русский язык.
– Parva componere magnis! [13] Я Феофил Гроттер, и мне известно все на свете! – не очень уверенно сказал медальон.
– Но только не то, кто за мной охотится.
– По-твоему, я могу забыть этого чокнутого Стихиария? Да его вообще забыть невозможно! – огрызнулся медальон.
12
Подчас и дурак дельное скажет (лат).
13
Сравнивать малое с великим (лат.)
– Почему? – быстро спросила Таня, умоляюще косясь на Ягуни, чтобы он ни в коем случае не встревал.
Телепат и фокусник затаил дыхание. Глупое недоразумение между ними было забыто.
– Потому что я ему не заплатил, – захихикал медальон.
– Ты ему не заплатил?
– Ну да! А как ты хотела? Он нагло увеличил плату. Мы договаривались о мешке жемчуга, но он забраковал его и потребовал кровь моей новорожденной дочери. Всю, до последней капли. Я был в шоке.
– Как он мог потребовать кровь вместо жемчуга? Разве магические договоренности можно изменить?
– Qui tacet – consentire videtur! [14] Видишь ли, стихиарии – хитрые и бессердечные бестии, обладающие чудовищной магической силой. Они живут в бесконечно далеком от нас отражении. Условия оплаты с ними надо оговаривать заранее. Один раз и очень жестко, потребовав все мыслимые и немыслимые клятвы. Я так и сделал, но забыл взять со Стихиария клятву, что тот вернется к себе
14
Кто молчит – рассматривается как согласившийся. Молчание – знак согласия (лат.).
15
Остановись, путник! (лат.)
Речь медальона становилась невнятной. Он холодел и погружался в дрему. Паузы между словами становились длинными. Таня спохватилась, что что-то в речи медальона зацепило ее. «Альбатрос… – вспомнила она. – Птица, которая висела над костром всю ночь… Совпадение?»
– А что за сделка была у вас со Стихиарием? – спросила она.
– Я уже не помню. Что-то мне было от него нужно, это точно… Что-то важное. Жизнь сплошная нелепость. В том мире я был человеком, потом перстнем… А здесь, в этом отражении, я дурацкая медалька на шнурке.
– Неужели ты не помнишь? Ну пожалуйста!
– Да, да, да. Ты узнала мою страшную тайну. У меня скле… – начал медальон и вдруг осекся.
– Что «скле…», что «скле…»? – безнадежно спросила Таня, минуту прождав ответа.
– …роз, – закончил медальон и окончательно стал холодным.
Ягуни потрогал медальон пальцем и отдернул его.
– Я чуть инеем не покрылся. Давай подогреем этого любителя роз. Есть отличные заклинания, вроде Кипятильникус, – предложил он.
– Не думаю, что будет толк. Я уже поняла. Он разговаривает только несколько минут в день, и никакая магия тут не поможет. Магия на магию – это как заплатка на заплатку – держаться не будет, – сказала Таня.
Ягуни невесело кивнул.
– Значит, мы не из этого мира, – проговорил он. – Мы в том отражении, куда твой медальон… то есть Феофил… заслал Стихиария. Хорошенькую мину он подложил этому отражению, нечего сказать. Твой предок был колоритной личностью.
– Он спасал свой мир. И свою дочь. Но, похоже, только отсрочил расплату. В том, что мы здесь, наверняка замешан Стихиарий. Он не сумел сам покинуть этот мир, зато нашел способ перенести сюда меня и тебя. А возможно, еще кого-то с многоцветной аурой. И стер нам всем память. Меньше знаешь – крепче спишь, – сказала Таня, думая о чаше, оставшейся – как она только что сообразила – у Урга. Не та ли это чаша, в которую вместо крови девушки брызнула кровь альбатроса?
– Ага, я тоже думаю, что посуда та же самая. Стихиарию нужна эта чаша. Он связан с ней и с ее рунами, – произнес Ягуни, и Таня сообразила, что ее приятель начисто забыл о своем обещании не подзеркаливать. – Кажется, я понял! – продолжал Ягуни. – Феофил Гроттер… Стихиарий требовал кровь его дочери. Наверняка дочери его давно нет на свете, и единственная его наследница по женской линии – ты. Он бы мог сделать это и раньше, сто или двести лет назад, но в роду Гроттеров, видно, рождались только сыновья. И вот Стихиарий дождался своего часа. В роду Гроттеров появилась девочка.