Таня Гроттер и молот Перуна
Шрифт:
«Что со мной? Неужели я его люблю? Чумиха побери эту Цирцею! Что она со мной сделала? В следующий раз буду купидонов из двустволки разносить!» – в ужасе думала Таня Гроттер, которую продолжали захлестывать волны нежности.
Верка Попугаева, хватившаяся календарика, повернула голову и изумленно уставилась на Таню. Потом торопливо ткнула пальцем в спину сидевшей впереди Ритке Шито-Крыто. Теперь уже обе великовозрастные дылды, бросив записывать лекцию, проницательно смотрели на Таню Гроттер.
Таня поняла, что еще минута – и она оскандалится на весь класс. Это заставило ее образумиться. Ощущая все такое же дикое сердцебиение и немыслимую нежность, она
Но Тане было уже не до того, что о ней подумают. Она торопливо закрыла за собой дверь. Похоже, Шурасик набрался-таки храбрости и применил заклинание самообороны. Теперь Гломов, точно наполненный газом шар, болтался в воздухе, а торжествующий Шурасик буксировал его за ворот, как военный аэростат.
Шурасик горделиво посмотрел на Таню и обратился к ней, но Таня Гроттер не оценила его триумфа. Она летела по коридору, ничего не замечая вокруг. Ее переполняла любовь к Пупперу, от которой внутри у нее все пело. Взявшись неведомо откуда, вокруг нее, всплескивая золотистыми крылышками, воробьиной стайкой приплясывали в воздухе пухлые белокурые купидончики. Их было много – не меньше десятка – и все они осыпали Таню своими стрелами, усиливая и без того нестерпимое чувство. Многих Таня знала – они не раз трескали ее печенье и набивали карманы сахаром.
– Эй вы! Это все из-за вас, поганцы! Из-за вас я влюбилась! Из-за вас и этой вашей Цирцейки! – кричала на них Таня, но купидончики только смеялись и, увертываясь, взмывали к сводчатым потолкам. От их крыльев разбрызгивались обжигающие и веселые золотые искры.
Промчавшись по этажу, Таня, задыхаясь, сбежала по лестнице и, не разбирая дороги, понеслась в глубь Тибидохса. Долго, очень долго она бежала, словно стремилась унестись от самой себя. Мелькали галереи и переходы, бросались под ноги ступени. Она опомнилась, лишь оказавшись совсем уж в медвежьем углу Тибидохса и уткнувшись в глухую стену.
Таня огляделась. Смеющиеся младенцы-купидончики давно исчезли, только сердце ныло от их стрел и в висках покалывало что-то невесомое, весеннее, вздорное. Многое, прежде важное, внезапно потускнело и отступило на второй план. Говоря в духе Гробыни, все, кроме любви, стало Тане вдруг безразлично. Теперь она отлично понимала Пипу, которая до сих пор прятала под подушкой фотографию Гэ Пэ.
«Неужели моя любовь к Ваньке не была настоящей, раз я люблю Пуппера? Или просто магия вуду сильнее, чем настоящее чувство?» – страдая, думала Таня.
В глубине души она ощущала, что то, что испытывает сейчас к Пупперу, – это не любовь, а наваждение, вызванное запрещенной магией мадам Цирцеи. Страсть, но никак не настоящая любовь. Да только вся беда в том, что эта страсть испепеляла ее. Как человек с занозой в ноге может думать только о занозе, так и Таня могла думать только о Пуппере, будь он трижды неладен!
«Здравствуйте, майн либен фройляйн Гроттер!
До скорой встреч на вашей свадьбе. Бай-бай!!» – прыгали у нее в глазах буквы с визитной карточки мадам Цирцеи.
Таня с ужасом представляла, как сегодня посмотрит в глаза Ваньке. А ведь он ждет ее после занятий в магпункте и, если она не придет, сойдет с ума от беспокойства.
– Что, что мне делать? – спрашивала себя Таня.
Ей хотелось кинуться к себе в комнату, вскочить на контрабас и через океан мчаться к Пупперу. «Гурий, не надо
Внезапно стена справа от Тани стала зыбкой. Сквозь нее просочилась Недолеченная Дама.
– О, шарман! Какая неожиданная встреча! Какими ветрами в наших закоулках? Совершаем променад? – томно спросила она, поправляя шляпку.
В другое время Таня не стала бы долго с ней разговаривать, вспомнив старое, четырехлетней давности предупреждение Сарданапала, что на вопросы Недолеченной Дамы лучше не отвечать и секретов ей лучше не открывать, но теперь благоразумие было забыто.
Даже у сильных девушек случаются минуты слабости. Сердце, размягченное магией вуду и утыканное стрелами купидонов, ныло. Через пять минут Недолеченная Дама знала уже все или даже чуть больше, чем все.
– О дорогая, ты думаешь: я удивлена? Я обо всем догадывалась! Я давно обо всем догадывалась! Я не далее как вчера говорила поручику: Гроттер точно полюбит Пуппера, или смерть меня ничему не научила! – надувая щеки, важно произнесла Недолеченная Дама.
Разумеется, Дама блефовала. Ни о чем она не догадывалась, с поручиком же не разговаривала почти неделю, устраивая ему нравственную профилактику после очередного загула, когда Ржевский с малюткой Клоппиком обжулили в карты и раздели всех циклопов. Потребовалось даже вмешательство Поклепа, поскольку Клоппик наотрез отказывался возвращать выигрыш, циклопы же не могли нести патрульно-постовую службу голышом и, стесняясь, сидели в караулке, завернутые в дерюги. Кстати, эти дерюги сильно напоминали кое-кому турецкие ковры с Исчезающего Этажа, сгинувшие в неизвестность вскоре после истории с кубом Чумы-дель-Торт…
– И что мне теперь делать? Неужели уйти к Пупперу и согласиться играть в команде Магфорда?.. Как я буду смотреть на Ваньку? – уныло спросила Таня.
– Уйти к Пупперу! Ни в коем случае! – ужаснулась Дама. – Чувство долга и еще раз чувство долга! Учитесь властвовать над собой! Долг – это единственный способ соблюсти себя в этом переменчивом мире. Поверь мне, дитя! Ведь некогда я была лучшей подругой Татьяны Лариной.
– Татьяны Лариной? Той самой?
– Разумеется, той самой. Вижу, тебе приходилось слышать это имя, – снисходительно сказала Дама. – К сожалению, Пушкин оборвал свою историю слишком рано. Онегин и муж Татьяны стрелялись. Онегин был ранен, но неопасно. Пуля прошла у него сквозь ляжку, не повредив кости. Впоследствии у Татьяны и генерала было семеро детей: четыре сына и три дочери. Это ее основательно отвлекло от самокопаний, но все равно она любила Онегина. Евгений сильно растолстел, пристрастился к картам, проигрался, но тетушки нашли ему богатую невесту. Красавицей ее было сложно назвать, но в профиль, говорят, она была вполне терпима. В общем, Онегин тоже женился, уехал к себе в имение, но тоже любил Татьяну. Умер в 1870 году от удара. Я была у него на похоронах, уже как призрак, разумеется. Кстати, было это в Швейцарии, где он лечился от ожирения. Татьяна умерла пятью годами позже, окруженная детьми и внуками. Хотела бы сказать: безутешными, да только, боюсь, они утешились сразу после оглашения завещания… Да, кое-что я забыла: лет за десять до смерти Татьяна овдовела и потом даже как-то встречалась с Онегиным, тоже вдовцом. Оба гуляли с внуками по Летнему саду и вспоминали о былом. Потом собирались встретиться еще раз, да как-то все было недосуг. В общем, все умерли и все было, как всегда! – закончила Дама и заученным движением поднесла к глазам платочек.