Таня

Арбузов Алексей Николаевич

Терентий. А ну тебя!

Никита (крикнул). Беззащитен! Жил в расчете на чудо… Надеялся – кто-то придет, явится, возникнет… и я поделюсь. Никто не явился. Незачем! А любимая семья? Ха-ха!.. Они души во мне не чаяли, если у них было на это свободное время. С детства был предназначен на первые роли! Я и тени сомнения у них не вызывал – настолько они были заняты собой.

Кай (в отчаянии). Врешь… Ты все забыл! Какие мы были счастливые в детстве. Разве не помнишь… Новый год в нашем доме… Под елкой всегда лежали подарки…

и отец показывал фокусы… и мама пела… Они так любили друг друга. И все было разрушено в один день! И когда она уехала, отец поглядел на меня и сказал: «Ты похож на свою мать, погляди в зеркало – точная копия!» И он отшвырнул меня в угол. Вот тогда все кончилось: я перестал любить всех. И мне никого не стало жалко. Я перестал любить всех.

Терентий. А я помню… Я ведь помню, какой ты прежде был… Смешливый, добрый, глупый даже! (Почти в отчаянии.) Кай!.. Я тебя даже больше тогда любил… А как мы радовались, помните?

Никита (горя и восторгаясь). На дачу в Кратово к тебе приезжали, Кай. Ты говорил – нету ничего на свете лучше клубники… И еще чепуху разную.

Кай (торопливо). А в то воскресенье, когда Терентий тонуть начал… В дождь купались, и вдруг никого. Помните? Мы уже на берегу, а Терентий из воды кричит: «Тону, спасите!» Мы хохотать начали, думаем, притворяется… а он на самом деле. Ты первым в воду бросился, и, когда из воды его вытащил, мы думали, мертвый он – никаких ведь признаков жизни… А потом я кинулся на него и откачивать начал. И когда он глаза открыл и мы увидели, что жив остался, помнишь, как ты обнимать меня начал, Никита? Мы хохотали, восторгались просто… Ведь это же все было, было!

Терентий. И я тоже… Я тогда всех больше, наверно, радовался. (Горячась.) Ведь это вы меня, меня спасли… Я жить тогда на свете остался – хорошо ведь… Я помню, помню…

Кай. Какой день тогда был… ты помнишь?

Никита (лихорадочно). Я помню – он же на траве лежал… с закрытыми глазами… Мы думали: конец, все… И тогда ты, Кай…

Терентий (восторгаясь). И тогда он… да?

Кай. И тогда я… я бросился к тебе!

Кай сбивает с ног Терентия, обнимает его, сверху на них прыгнул Никита, они, как дети, барахтаются на полу. Константинов молча на них смотрит.

Никита. И тогда я понял – мы втроем!

Кай. И я понял… Мы втроем, нам ничего не страшно.

Терентий. Ты даже мне свой водяной пистолет отдал… Ты был добрый, Кай.

Кай. Добрый?

И вдруг все замолчали.

Терентий. А что теперь?… Как случилось все? Почему мы стали такими?

Кай. Какими?

Никита. Ты знаешь. (Идет к столу.) Надо выпить!

Константинов (берет у него бутылку). А может, хватит, ребятки?

Никита (ледяным голосом). Вы тут сидите, вас не гонят… Так вы уж и сидите. (Вдруг резко.) Почему он ходит

сюда, Терентий?

Кай (тихо). Не трогай его, Никита.

Никита. Нет, почему? Ведь ты запретил ему приходить…

Пауза.

Терентий. Не властен. Прав не имею.

Константинов. Не злой ты. Спасибо. (Идет к двери, останавливается.) Может, хоть сейчас прислушаешься? Дом пустой. (С надеждой.) Идем, что ли?

Терентий. Ни к чему это. Один иди. (Не сдержался). Ступай, говорят.

Кай. Ах, Терочка… (Усмехнулся.) А доброта как же?

Константинов. А вы его не осуждайте. Не стою того. Он у меня молчалив с детства: не рассказывал об отце в подробностях. А может, стоило.

Терентий. Поздно теперь уж.

Константинов. А я скажу. Пил я нещадно. С пятилетнего возраста ночью на улицу выгонял. Он со страха в сарае рассвета ждал, только к утру на топчанчик свой прокрадывался. И в зимнее время не щадил. Жена вот не выдержала. Померла. Не то с горя, не то от кулаков моих. Они вон у меня какие. Глядите. Не зря слесарь. Вот тогда и он дом оставил. Проснулся я утром однажды, поглядел вокруг… один.

Взглянул на Терентия, тот налил себе водки в стакан. Выпил. Медленно опустился на колени. Его плечи вздрагивают.

Здоровы будьте. (Уходит.)

Затемнение.

Картина девятая

^{Двадцатые числа октября.}

^{Комната Земцовых, все так же чисто прибранная. Все расставлено по местам с какой-то даже вызывающей тщательностью. За столом сидит Маша, она не разделась, даже ушанки не сняла, только куртка расстегнута. Сидит неподвижно, смотрит перед собой. На другом табурете выжидательно расположился Ловейко – тоже дорожное не снял.}

^{Позднее утро – осеннее, тусклое, без надежд.}

Ловейко (нарушая молчание). Не идет Нелька…

Маша. Послали за ней.

Ловейко (стеснительно). В контору разведки успеть бы. Второй кран требовать надо.

Маша. Думай, что говоришь. Мне сейчас все едино.

Ловейко. В руках себя держать следует. Горе горем, а дело остается. В данный момент люди на нас с надеждой смотрят.

Маша. Может, мне еще и станцевать тебе?

Ловейко. Обижаешь, Земцова.

Маша. Если ты от хворостей своих временно излечился, то не думай, что тебе во всем удача вышла. На то не рассчитывай, Ловейко, – теперь все вокруг изменилось.

Ловейко. О своих чувствах промолчу, Марья Павловна, я человек негромкий. Тем более что хозяйка между нами ты. Во всех смыслах. Но все же, как ни горюй, о деле забывать не позволю.