Таран и Недобитый Скальд
Шрифт:
Матушка Бруин и Марджери дружно закудахтали о пристойности и опасности, а Эдред и Люк посмотрели на меня с легким восхищением:
— Впервые вижу столь храбрую и безрассудную девушку, — пробормотал Эдред. — Дитя, но то, что ты предлагаешь, очень опасно.
Опасно? Ха! Да мужик еще не видел меня на ежегодных городских сходках экстремалов “Камикадзе, вперед!” Как круто я съезжала на трехколесном велосипеде “Малыш” по куче песка, перемешанного с цементом! Спросите, что же тут экстремального? Да все дело в том, что песок этот находился на городской стройке, а на любой городской стройке имеется маньяк с обрезом, называющий
Наконец, после долгих сомнений, причитаний и слез матушки Бруин они согласились мне помочь. Эдред собственноручно отстриг мне, то есть Ангелике, волосы (кстати, косы у нее были роскошные — густые и черные как вороново крыло. Вот что значит хорошая экология!), а Марджери вытащила из сундука и подлатала старые штаны, рубаху и тунику Люка. Взамен я оставила им свою одежду и несколько золотых, которые матушка Бруин потом тайком сунула мне обратно.
Было решено, что завтра утром Люк проводит меня до дороги, которая ведет в замок, но я надеялась отделаться от него раньше. Я примерила одежду Люка и, поскольку зеркало в те времена было предметом роскоши, удовольствовалась лужей на заднем дворе, чтобы составить хоть какое-то представление о своей теперешней внешности.
М-да, в семипендюринском клубе трансвеститов “Голубой фламинго” меня без колебаний бы признали за свою. Сейчас, глядя на свое отражение в стоячей грязной воде, я не смогла бы с уверенностью сказать, мальчик я или девица. Я знала только одно — Ангелике крупно не повезло с внешностью, помнится, на рот до ушей, как у Буратино, купилась одна Мальвина…
Спать я решила на сеновале, а не в доме. Там я надеялась обсудить сложившуюся ситуацию с Ульянкой. Мой расчет оказался верен — стоило мне только улечься на пахучем сене, как в углу материализовалась моя Помощница, виновато помаргивая. От нее исходило слабое свечение, так что на сеновале стало относительно светло.
— Ты что, на ночь себе подсветку включаешь? — язвительно поинтересовалась я. — Или у вас тоже нельзя ночью ездить с незажженными фарами?
Ульянка зависла в углу в некой позе кающейся летучей мыши, сцепила руки замком и выдала:
— Не сердись на меня. Ничего ведь не случилось. Я просто отлучилась, чтобы предоставить отчет начальству о том, что все идет хорошо.
— Могла бы отбить телеграмму, — продолжала вредничать я. — Типа “Приземлились успешно”. Или ты боялась, что, если не вернешься, тебя сочтут коммунисткой?
Ульянка явно решила игнорировать мои словесные выпады. Да я и сама не знала, почему так зла на Помощницу. Просто я всегда думала, что ангелы-хранители, то есть Помощники, должны находиться при своих подопечных неотлучно. А они совсем и не думают так париться, живут в свое удовольствие. То есть жить-то они уже не живут, но, судя по всему, чувствуют себя совсем неплохо.
Ульянка приняла любимую позу Улы — полулежа, и начала меня со всех сторон оглядывать.
— Да, — наконец изрекла она, — не думала, что ты такая авантюристка!
— Ты первый начал, начала то есть, — огрызнулась я. — Один побег из тюряги чего стоит! И вообще, зачем тебе приспичило тащиться в этот замок?! Сходили бы на экскурсию…
При слове “экскурсия” Ульянка привычно
— От провожатого своего постарайся отделаться пораньше, — принялась она поучать меня. — До замка я тебя доведу сама. Нам лишние жертвы ни к чему…
Я злобно поглядела на девицу. Чем ближе к Бекгейту, тем труднее до меня доходили шутки. Если только Ульянка шутила…
На этой крайне оптимистичной ноте я и уснула.
Проснулась я от странного кряхтения, которое, по идее, должно было изображать деликатное покашливание. Я вскочила, стряхнула с себя налипшее сено и выглянула за дверь. Там топтался Люк, а за ним прятались все его братья и сестры. Сзади единым фронтом маячили: Эдред в исподней рубахе и штанах, Марджери в простой сорочке и матушка Бруин, уже обильно поливающая слезами вязаную валлийскую шаль. Похоже, в какой-нибудь прошлой жизни маманя Бруин подрабатывала плакальщицей в греческом хоре. Нас, кстати, однажды водили на подобный спектакль. Ну, с греческим хором и мужиками в белых сорочках до колен. Да, скажу я вам, уж что-что, а голосить древние гречанки умели! Ну это-то понятно. Что они там видели, в этой Древней Греции — постоянные войны, мордобои, разборки богов. Мужики у них были горячие: бабу не поделили — война на десять лет, чтоб жизнь малиной не казалась. Вот и приходилось остальным теткам, недостаточно смазливым, чтобы из-за них началась хоть маленькая война, сбиваться в кружки по интересам и визгливо материть своих воюющих мужей…
— Ангелика! — окликнула меня уже основательно размокшая маманя Бруин.
Я вздрогнула и вернулась из Древней Греции в средневековую Англию. Стиснутая в мощных объятиях мамы Бруин, я уныло обозревала окрестности. Начинало светать. Все вокруг было окутано утренним туманом, и в воздухе сквозила сырость. Я поежилась. Хуже всего было то, что идти мне придется босиком, так как изящные кожаные сапожки Ангелики плохо подходили деревенскому мальчику, коего я пыталась изображать, а во всем доме не нашлось даже одной пары старой обуви. Сапоги в то время носили до тех пор, пока они не разваливались.
Я выдержала объятия матушки Бруин и согнулась под тяжестью мешка с припасами, который она приладила мне на спину; попрощалась с Эдредом и Марджери, втихаря сунула смышленой маленькой девчушке те три золотых, которые матушка Бруин сунула мне ранее, и решительно поплелась вслед за Люком по направлению к лесу.
Фортуна и сегодня не была особенно улыбчивой. Погодку могла бы подкинуть и получше. А так, все вокруг чавкало, капало, да еще и туман замазывал все таким толстым слоем, что я с трудом различала фигуру идущего впереди Люка. Оставалось только брести за ним и жалеть себя, что я активно и делала.
Ульянки видно не было. Конечно, она девица с пониманием, сообразила небось, что в таком тумане ее призрачная тушка быстро размокнет, и решила присоединиться ко мне позже. Дрыхнет, наверное, сейчас на облачке, а я тут шлепаю по грязи через туман, мокрая как головастик.
Пока я себя жалела, мы добрались до ельника. Тут Люк немножко порадовал меня, сказав, что дорога на Бекгейт откроется сразу за ним. Я даже затопала быстрее, предвкушая ровную дорожку, и скоро мы и в самом деле вышли на относительно открытую местность. Вдаль уходила широкая протоптанная дорога. На нее-то и указал Люк: