Тарра. Граница бури
Шрифт:
Наконец ей удалось поднять ставшую неимоверно тяжелой голову. Хлопанье крыльев и крики к этому времени стали глуше, отдаленней. Открыв глаза, Криза ошеломленно смотрела, как подгоняемый стаей Роман быстро шел, почти бежал в сторону гор. Белоснежные крылья, спины и шеи в солнечных лучах сверкали тем же расплавленным серебром, что и трава под ногами. Девушка облегченно вздохнула: опасность ее другу не грозила, просто птицы куда-то его вели, объясняя дорогу доступным им способом. Слегка поколебавшись, орка поглядела на брошенное снаряжение и побежала за эльфом.
Криза всегда
Было жарко и душно, и граф Койла никак не мог заснуть. Впрочем, дело было не в жаре и не в первых в этом году комарах, а в кошмаре, в который превратилась жизнь арцийца. Он прекрасно осознавал, что делает, но проклятое тело предпочитало исполнять все прихоти Михая Годоя. Регент графа превратил в любимую игрушку, с которой делился своими планами, смаковал вещи, о которых Фредерик предпочел бы забыть, а иногда, находясь в особенно игривом настроении, заставлял графа проделывать то, чему Фредерик предпочел бы смерть. Увы! Умереть он не мог и продолжал развлекать своего мучителя.
Оказавшийся в таком же положении епископ забавлял тарскийца намного меньше, хотя иногда Михай требовал к себе и его, заставляя совершать по очереди те перечисленные Церковью грехи, на которые старик был еще способен. Тот, впрочем, воспринимал свое положение чуть ли не с удовольствием, что укрепило Койлу во мнении, что святые отцы в мыслях, а иногда не только в мыслях не прочь согрешить. Самого же Фредерика Койлу его положение доводило до исступления еще и потому, что он любил Арцию. Хуже всего было знать о замыслах Годоя, но не иметь возможности что-то предпринять. Завтра будет бой, и он, Фредерик, мог бы оказать неоценимую услугу маршалу Ландею, рассказав о вражеской армии. А вместо этого будет гарцевать на коне рядом с узурпатором с этой раз и навсегда приклеенной молодеческой улыбочкой.
Хорошо хоть занятый своими делишками Годой сейчас пленника отпустил. Иногда регент уединялся даже от гоблинских охранников. Койла подозревал, что герцог занялся колдовской подготовкой к завтрашнему дню. Граф мысленно пожелал тарскийцу сломать наконец шею. Хотя проигрыш Годоя для него, Фредерика Койлы, означает смерть. То, чем он занимался в лагере регента, не утаить, да и как жить с таким грузом на совести? Интересно, тот парнишка… как бишь его звали, сын одного из фронтерских баронов. Удалось ли ему убежать? Граф очень надеялся, что да.
Горы стали черными, словно нарисованными кангхаонской тушью на темно-синем бархате, куда в придачу кто-то бросил пригоршню крупного жемчуга, зато седые травы засветились мягким матовым светом. Кризе казалось, что земля
Орка давно уже не думала, куда идет, ноги сами несли ее, а перед ней с левой стороны плыл хрупкий лунный серп. Старая примета гласила, что одинокая девушка, увидевшая слева от себя нарождающуюся луну, отдаст сердце распутнику, но Кризе было не до этого. С той поры, когда она тайно покинула дом отца и отправилась на поиски опозоренной матери, она не задумывалась о глупостях, которым ее ровесницы придают столь большое значение.
На Романа орка наткнулась, когда почти потеряла надежду. Эльф неподвижно сидел на земле, опустив голову, и светящаяся трава закрывала его по грудь. Девушка, оробев, осторожно подошла к нему, стараясь не шуметь, хотя топочи она, как стадо кабанов, бард вряд ли обратил бы на это внимание. Он был не один! Рядом лежал на спине кто-то, кого Криза никогда в жизни не видела. Коренастый и немолодой, он не был орком, но и на соплеменника Романа не походил, и Криза догадалась, что перед ней — человек. Он был мертв, но жизнь, казалось, покинула его совсем недавно. Рядом с покойником валялся видавший виды дорожный кожаный мешок.
Криза растерянно затопталась на месте. С одной стороны, горе достойно уважения и не любит чужих глаз, с другой — дорожные товарищи несут груз радости и беды совместно. Отправляясь в путь, она поклялась в этом Вечной Дороге, назвав Романа-эльфа своим Спутником. Поколебавшись, Криза присела на корточки и положила ладошку на плечо эльфу. Тот вздрогнул и очнулся.
— А, Криза… Хорошо, что ты меня нашла.
— Правда, ты радый? — Она не скрывала облегчения. — Я идить весь вечер и уже ночь. Он быть твой друг?
— Да, он мой друг, — подтвердил Роман, — его зовут… звали Уанн. По крайней мере я знал его под этим именем, хотя, возможно, были и другие.
— Как он сюда приходить и как он умирать?
— Он дрался и погиб. А вот как он оказался тут, не представляю, — Роман вздохнул и поднялся на ноги, — но похоронить его мы должны. Тут хорошее место. И, волчонок, вот он, твой колодец… В двух шагах.
Колодец был узким и глубоким, и на дне его была вода, потому что в ней дрожали и отражались звезды. Рассмотреть что-то еще в ночной глубине не получалось.
— Что мы сейчас делать? — осведомилась Криза. — Копать?
— Да, — подтвердил Рамиэрль, вытаскивая нож и принимаясь споро срезать дерн.
Полог палатки отдернулся, и внутрь просунулась голова гоблина. Граф узнал его — один из телохранителей регента и даже вроде какой-то их командир. Странно, но диковатые горцы со своим волчьим оскалом и рысьими глазами в последнее время казались Койле куда менее отвратительными, чем многие люди.
Гоблин, убедившись, что граф один, вошел и заговорил на довольно правильном арцийском языке: