Тарзан (Сборник рассказов)

Берроуз Эдгар Райс

Медальон тоже понравился ему. Тарзан немедленно повесил его себе на шею, в подражание украшениям, которые он видел у черных людей. Сверкающие камни странно блестели на его гладкой, смуглой коже.

Содержания писем он так и не смог разобрать, потому что почти вовсе не знал рукописных букв; он положил их назад в шкатулку вместе с фотографией и обратил свое внимание на книжку,

Она была почти вся исписана тонким почерком, и хотя все маленькие букашки были ему знакомы, но их сочетания казались ему странными и совершенно непонятными. Тарзан давно уже научился

пользоваться словарем и хотел применить его; но, к его огорчению, словарь оказался тут бесполезным. Во всей книге он не нашел ни одного понятного ему слова и спрятал ее обратно в металлический ларец, отложив разгадку этих тайн на дальнейшие времена.

Бедный маленький обезьяний приемыш! Если бы только он знал, что эта маленькая книжечка заключала в своем крепком переплете из тюленьей кожи ключ к его происхождению и ответ на всю загадку его странной жизни! Это был дневник Джона Клейтона, лорда Грейстока, написанный по-французски.

Тарзан поставил шкатулку в шкаф, но с той поры уже не забывал милого и мужественного лица своего отца, и затаил в мозгу твердое решение разгадать тайну странных слов, начертанных в маленькой черной книжке.

Но сейчас перед ним стояла важная и неотложная задача. Весь запас его стрел кончился, и ему предстояло возобновить этот запас, сделав набег на поселок черных людей.

Он отправился в путь на следующий день рано утром, и еще до полудня очутился у деревни чернокожих. Он влез на то же большое дерево и, как в прошлый раз, его глазам представились женщины работавшие на полях и перед хижинами; и опять, как тогда, прямо под ним на земле бурлил котелок с ядом.

Несколько часов пролежал на ветке Тарзан, выжидая удобный момент, когда поблизости никого не будет, чтобы захватить стрелы. Но теперь не случилось ничего такого, что могло бы отвлечь жителей из поселка. Улица была все время полна народу. День уже угасал, а Тарзан все еще лежал, притаившись над головою ничего не подозревавшей женщины, которая хлопотала у котла.

С полей вернулись работницы. Охотники потянули из леса и, когда все вошли в палисад, ворота были накрепко заперты. По всей деревне зажглись костры и появились котелки над огнями. Перед каждой хижиной сидела женщина и варила похлебку, и у всех в руках были видны лепешки из манноки и проса.

Неожиданно с лесной опушки послышался окрик.

Тарзан взглянул.

Это был отряд запоздавших охотников, возвращающихся с севера. Они с трудом тащили за собой какое-то упирающееся животное.

Когда они приблизились к деревне, ворота распахнулись, чтобы впустить их. Рассмотрев жертву охоты, чернокожий народ вождя Мбонги испустил неистовый крик радости: дичь была человеком.

Когда пленника, все еще противящегося, потащили по улице, женщины и дети набросились на него с палками и камнями. И Тарзан, обезьяний приемыш, молодой и дикий зверь джунглей, удивился жестокому зверству животных своей породы.

Из всех обитателей джунглей одни только леопард Шита мучил свою добычу. Этика всех других тварей предписывала быструю и милосердную смерть.

Тарзан из своих книг извлек лишь отрывочные и скудные

сведения об образе жизни человеческих существ.

Когда он гнался в лесу за Кулонгой, то думал, что его след приведет или к городу странных домов на колесах — домов, пускавших клубы черного дыма из большого дерева, воткнутого в крышу одного из них, или к морю, покрытому большими плывучими зданиями, которые, как он знал, назывались различно: судами, парусниками, пароходами и барками.

Поэтому он был очень разочарован жалким тростниковым поселком, который ютился в его родных джунглях и где не видно было ни одного дома хотя бы даже такой величины, как его собственная хижина на далеком берегу.

Тарзан убедился, что народ этот еще более злой, чем его обезьяны, и жестокий, как сама Сабор, и он переставал относиться с прежним уважением к своей породе.

Между тем чернокожие притащили пойманную жертву в середину деревни, привязали ее к большому столбу, прямо против хижины Мбонги, и воины, потрясая копьями и ножами, образовали вокруг него пляшущий и воющий хоровод.

Вокруг танцующих воинов уселись женщины: они били в барабаны и выли. Это сразу напомнило Тарзану Дум-Дум, и теперь, он уже знал, что последует дальше. Но все же сомнение закралось в него: не кинутся же чернокожие внезапно на мясо еще живой жертвы? Обезьяны никогда не делали этого.

Кольцо вокруг пленника все суживалось и суживалось в то время, как они скакали в разнузданной пляске под умопомрачительный грохот барабанов. Вдруг мелькнуло копье и укололо жертву. Это послужило сигналом для пятидесяти других копий.

Глаза, уши, ноги и руки пленника были проколоты; каждый дюйм его трепещущего тела стал мишенью жестоких ударов. Дети и женщины визжали от восторга. Воины облизывали толстые губы в предвкушении ожидавшего их угощения и соперничали друг перед другом в гнусности омерзительных жестокостей, которые они изобретали, пытая несчастного, все еще не потерявшего сознания.

Тогда Тарзан, обезьяний приемыш, решил, что удобное время настало. Глаза всех были устремлены на жуткое зрелище у столба. Дневной свет сменился тьмою безлунной ночи, и только горящие костры бросали тревожные блики на дикую сцену.

Человек-обезьяна гибко спрыгнул на мягкую землю в конце деревенской улицы. Он быстро собрал стрелы — на этот раз все, так как принес с собой длинные волокна, чтобы связать их в пучок. Он связал их накрепко, не спеша, и уже собирался уйти, как вдруг словно какой-то озорной бесенок залез ему в душу.

Ему захотелось сыграть какую-нибудь ловкую шутку над этими уродливыми созданиями, чтобы они снова почувствовали его присутствие среди них.

Положив связку стрел у подножия дерева, Тарзан стал пробираться по затененной стороне улицы, пока не дошел до той самой хижины, в которой он уже побывал, однажды.

Внутри была полная тьма, но, пошарив, он нашел предмет, который искал, и не медля повернулся к дверям.

Но выйти он не успел. Его чуткие уши уловили где-то совсем близко звук приближающихся шагов. Еще минута — и фигура женщины заслонила вход в хижину.