Ташкент-подземная. Метро 2034
Шрифт:
Танцуют бродячие актеры. Девочка в ярком платье, синих штанах и тюбетейке поет под звуки зурны и двух стареньких дутаров. На тоненьких косичках ее привязаны серебряные монетки. Плавно танцуя, девочка качает головой и сорок ее косичек весело разлетаются, звеня вплетенными монетками. Раздается легкий звон под музыку и танец, и восхищенные зрители довольно хлопают.
Неподалеку сидят старики, в белых чалмах и темных халатах, пьют кок чой (зеленый чай). Откуда они его раздобыли, одному Аллаху известно.
С другой стороны, в мешках, продают сушеные подземные
Недоверчивые покупатели тщательно ощупывают и обнюхивают серые и черные крысиные шкурки, выставленные на продажу. Тут же, сбоку, продается вяленое крысиное мясо.
По всему холлу станции «Айбек», на всем его ста двух метровом протяжении, среди колонн, стоят, ходят или просто сидят люди. Кто-то покупает, кто-то гуляет…
Здесь собираются люди со всех близлежащих станций веток метро: Юнусабадской и Узбекистанской линий.
На рельсах, с одной стороны, стоят облезлые вагоны. В них обустроились руководство станции и представители Альянса. Два крайних вагона переделаны под гостиницу.
С противоположной стороны на рельсах из кусков дерева, металла, картона и фанеры выстроен настоящий бидонвиль с мостиками-переходами и многоярусными комнатушками, где разместились постоянные жители и обитатели станции.
Центр холла освещен несколькими прожекторами, сделанными из автомобильных фар. Внутри вагонов и бидонвиля, используются преимущественно факелы, керосинки и свечи.
Выходы на поверхность перекрыты гермозатворами. Переход на станцию «Минг урик» заполнен людьми, да и сама соседняя станция не обделена вниманием.
Насколько я помню, мне путь прямо на станцию «Минг урик» (тысяча урюков), а там по Юнусабадской до «Юнуса Раджаби», переход на ветку Чиланзарская, потом на станцию «Амир Тимур хиёбони» (сквер Амира Тимура), и далее на «Площадь независимости». Где и располагается руководство «Альянса», — рассуждал я, спускаясь в переход на станцию «Минг урик».
— Эй, русский, — кто-то дернул меня за рукав, — Мархамат бу ерга (сюда, пожалуйста).
— Э, что? Не понимаю, — успел я сказать.
Вокруг меня суетился какой-то шустрый паренёк. В рваном халате, придурковато улыбаясь, он заискивающе продолжал:
— Ходи за мной, девошка есть, чой пить будишь, карашо кушать будишь. Ходи тихо за мной.
— Чего надо, эй, абрек, ты меня вообще понимаешь? Отвали, дорогуша, — попытался я отдернуть свою руку и отойти в сторону.
Но не тут то было. Сзади ко мне кто-то прижался и кольнул чем-то острым, в районе левой почки. Повернув голову, я увидел мрачного громилу, завернутого в бурнус. Рядом, как бы невзначай, появился еще один тип. Шустрый паренек ловким движением снял с меня пистолет-пулемет и, быстренько обшарив, выдернул из кобуры Макаров.
— Не шуми, русский, не шуми, — Файзула нервный, сделает тебе больно и все.
О-олик (мертвый) будишь. Тебе это надо? Пойдешь с нами, будишь жить долго…
Понимая всю бесполезность своих попыток вырваться, я шел со своими конвоирами. Меня вывели через незаметную дверь в переходе. Вели через какие-то темные проходы, повороты.
После, в проблесках сознания, запомнилось, что меня, связанного, положили на дрезину, с какими-то мерзкими тюками. Равномерный стук колес, дрожащий свет керосинки, укрепленной на дрезине, вонючие ноги охранников, мелькание тюбингов и перекрытий тоннеля над головой…
5. Рабы не мы
10 мая 2034 года
— Анаша, анаша, до чего ты хороша. — Поет Болтабек, на сегодня он наш охранник и надзиратель. Еще двое его коллег, близнецы Газиз и Азиз, осуществляют внешнее охранение. Оба хорошо вооружены: у Газиза автомат и пулемет, а у Азиза снайперская винтовка и несколько гранат.
Первый из братьев засел в полуразрушенной пятиэтажке слева от нас. Второй, с чердака соседнего здания, взял под контроль все пространство по правой части микрорайона «Чиланзар 17».
На небольшом пятачке земли, среди разрушенных зданий, располагалась плантация конопли. Плантация принадлежала Исмаил-беку, как и несколько станций по южной ветке метро Чиланзарская. Так же и отряд верных нукеров. Да и мы сами с напарником принадлежали к числу рабов его Важности.
Вот уже две недели, как я, Ветер Алматинский, добросовестно ухаживаю и собираю урожай конопли для Исмаил-бека. Живу в каком-то поганом тоннеле, на последней станции, в загоне для рабов. Каждое утро миска похлебки, бутыль с водой, и на работу, под присмотром неусыпной охраны. Конечно, жизнь подземная особенным разнообразием работ не балует, всего-то на выбор: или евнухом в гарем, или верным нукером, с кривой сабелькой — грабить вооруженные караваны, или ползать в темноте тоннелей и собирать грибы.
Как первое, так и второе и третье мне показалось не совсем приемлемым. И, когда сказали, что требуются «негры на плантации», на поверхность, я сразу же согласился. Хотя меня и беспокоила немного проблема радиации. Да и «милые зверушки», с которыми я уже имел честь познакомиться некоторое время назад, тоже вспомнились.
Но уровень радиации оказался вполне приемлемым. Конечно, не довоенного уровня, но, тем не менее.
Одетые в специальные халаты для поверхности, обмотанные бурнусами, с замотанным лицом, мы могли работать на поверхности довольно долго, не подвергая себя риску заражения. Да и хищников в этой части города было не особенно много.
Моим напарником был Ахматжон, пожилого вида мужичок, с густой черной бородой, слегка лысоватый, в обычном замызганном халате, рваных штанах и растоптанных соломенных лаптях. Меня он расколол сразу же, в первый день совместной работы.
— Парень, а ты откуда? — поинтересовался напарник, когда я кривым ножиком резал стебли конопли.
— Да так, попался на базаре. Со станции «Машиносозлар».
— Я знаю заводских, у меня брат когда-то на заводе инженером работал. Да и после всего этого, с альянсовскими общался много. Так ты говоришь, что сам тоже из Альянса?